Наполеона III о желательности начала мирных переговоров с Россией. Горчаков немедленно известил Петербург о демарше Мории и, не дожидаясь ответа, по тому же каналу – через Сину и Эрланже – сообщил графу де Мории, что разделяет его мнение о желательности прямого диалога с Францией.
«Я убежден, – писал Горчаков, что император Луи-Наполеон, просвещенный опытом и ведомый духом здравого смысла и умеренности, не захочет встать на путь бесконечных завоеваний, как это делал его великий дядя. Позволю себе напомнить, – продолжал русский посол, – что вершиной могущества Наполеона I было время его тесного единения с Россией. Не задаваясь мыслью о возврате к этим героическим временам, я верю, что мы с господином де Мории, по мере наших сил, могли бы способствовать величию наших двух стран путем их устойчивого сближения. Необходимо только, чтобы основы этого сближения соответствовали обоюдному достоинству двух народов»[37]. Горчаков имел в виду, что Россия вправе надеяться на содействие Франции в выработке более приемлемых для нее условий мирного договора.
В ответном письме Мории в принципе соглашался с Горчаковым, но просил его учесть, что Франция не свободна в определении условий мира, как того хотелось бы. Она связана союзническими обязательствами с Англией, не говоря уже о Турции, Сардинии, а также Австрии, подписавшей в декабре 1854 г. договор с Парижем и Лондоном о защите Молдавии и Валахии от русских притязаний. К тому же, после взятия Севастополя император французов не может согласиться на условия более мягкие, чем те, которые были выставлены в самом начале войны[38]. Единственно, чего можно было бы достигнуть в сложившейся ситуации, по мнению Мории, – заменить ограничения русских военно-морских сил в Черноморском бассейне «нейтрализацией» Черного моря. Подобная альтернатива, как полагал Мории, представляется менее оскорбительной для национального самолюбия России[39].
Предвидя возможные возражения, Мории уточнил свою мысль: «Что же представляет собой эта мера? Обратимся к истории. Когда после военных поражений от той или иной державы требуют крупных денежных жертв (т. е. контрибуций. – П.Ч.), то этим причиняют ей значительный финансовый ущерб. Когда ей навязывают территориальные уступки, то этим уменьшают ее значение, быть может, даже навсегда. Но когда ей предписывают, в сущности, только такие иллюзорные условия, как ограничение сил, то, коль скоро она нуждается в мире, ей не следует их отвергать. Не впервые подобные условия включаются в мирный договор, – успокоительно утверждал Мории. – Как долго они соблюдаются? Пройдет всего лишь несколько лет, и все изменится: интересы поменяются, ненависть исчезнет, восстановятся добрые отношения, благодеяния мира излечат раны войны, и подобные договоры отомрут сами собой, не имея применения. Часто бывало даже так, – обнадеживающе завершал свою мысль граф де Мории, – что та же самая страна, которая настаивала на ограничении сил, первой предлагала их отменить»