Слезай немедленно, развратница.
Мы продолжаем безудержно ржать, тычем при этом друг в друга пальцами, и вновь покатываемся от хохота. Маринка что-то жалобно бормочет, затем пытается слезть с дерева, но у нее ничего не выходит: она повисает, держась обеими руками за ветку, ноги не достают до земли самую малость, я поддерживаю ее за бедра и шепчу: «прыгай же, отпускай руки», но она, не чувствуя под собой опоры, боится, и продолжает висеть не разжимая рук.
– Прыгай скорее, Маринка, – громко кричит Игорь, – один кабан по случаю здесь задержался. Мы решили принести тебя ему в жертву, пусть он тебя трахнет.
– Закрой рот, Жердь, – ору я на своего товарища, – не то она будет висеть здесь до самого утра.
Несколькими минутами позже, вчетвером, целые и невредимые, мы выходим из леска и направляемся к машине.
Сашенька и Люся, которые к этому времени уже успели одеться и привести себя в порядок, ожидают нас у машины и курят. Маринка, завидев их, вдруг останавливается на полпути, всхлипывает, и, протягивая ко мне в мольбе руки, с жалким выражением на лице шепчет:
– Такое впервые в моей жизни, Савва… Вначале все было так чудесно, а потом этот жестокий облом… – Ее голос вибрирует. – Полюби меня. Прошу тебя. Прямо здесь и сейчас, плевать мне на них. Полюби меня по-настоящему. А то я никогда в жизни больше не захочу, не смогу любить мужчину. – Маринка почти плачет.
Игорь и Кондрат, то ли услышав ее мольбы, то ли поняв что-то по ее тону, деликатно покидают нас. Я беру девушку за руку, мы возвращаемся на несколько десятков шагов назад и подходим к низенькой скамейке, одной из тех, что во множестве разбросаны по всей территории пляжа. Маринка поворачивается ко мне спиной, наклоняется, выпячивая попку, и упирается руками в скамейку…
Со второй минуты примерно она опять начинает всхлипывать, я, приостанавливаясь, спрашиваю: «Что случилось?», но Маринка шепчет:
– Продолжай, я всегда плачу, когда мне хорошо…
Минут через двадцать, когда мы, закончив и быстренько окунувшись в озере, нисколько не стесняясь своей наготы, подходим в обнимку к машине, Кондрат швыряет нам наши с Маринкой вещи и, не удержавшись, выпаливает:
– Ну вы, блин, и даете!
Он отворачивается и, сильно ссутулившись, уходит прочь.
Мы с Маринкой удивленно глядим друг на друга, затем, ни слова не говоря, начинаем одеваться.
Это потом уже, позднее, после того как мы развезли девушек по домам и остались с Кондратом вдвоем на пустынной улице рядом с моим домом, он ломающимся от волнения голосом спросил:
– Она плакала, когда ты ее…?
– Да, – ответил я.
– Извини, брат Савва, – сказал Кондрат и тяжело вздохнул. – Не сдержался. Я, конечно, хотел, чтобы ты ее… отымел. – Голос его дрогнул. – Но вот уж не думал, что это у вас получится так… легко и быстро.
Часы показывали