деревья, а редкие мелкие травинки пробивались сквозь поджаренную корочку земли навстречу мягким ярким лучам в надежде продержаться до первых морозов.
Венки на могилах стояли совсем свежие, кресты выкрашены, даты написаны. Неделя, две, месяц – люди умирают регулярно. У смерти нет праздников и выходных. Я стоял напротив глубокой ямы, рядом с ней – два старика с лопатами и две горки земли вперемешку с глиной. На одной из них лежал крест, такой же, как и десятки других.
Два жирных кота ошивались у десятка ног, ожидая лакомый кусок пирога. Вороны на правах хозяев перелетали с крестов на плиты и наоборот. Они спокойно наблюдали за происходящим, не пытаясь вмешаться в похоронную процессию. Для одних смерть – трагедия, а для других она становится обыденным, скучным явлением, не вызывающим и толики внимания. День за днем люди уходят, их лица исчезают, воспоминания смываются, остается только крест и пустота внутри, словно шкаф, от которого нет ключа. Ты знаешь – открыть его не получится, знаешь – там ничего нет, но не можешь выкинуть, потому что когда-то там что-то было.
В гробу лежал человек двадцати семи лет. Кому-то он приходился сыном, кому-то братом, дядей, другом, знакомым, но никому он не приходился любимым парнем, верным супругом, хорошим отцом. Я знал его как своего двоюродного дядю старше меня на шесть лет. Последний раз мы с ним виделись лет пять назад, правда, отчетливо вспомнить ту встречу мне так и не удалось. Даже сейчас, стоя у гроба, все, что я о нем знаю, – это наивная, немного глуповатая улыбка, маленькие прищуренные зеленые глаза, вытянутая вперед шея, казалось, сначала идет голова, а затем тело. Худые руки с постоянной грязью под квадратными ногтями, жирные волосы и рост примерно метр шестьдесят с мелочью. Из рассказов родственников я понял, насколько он был стеснительным, доверчивым и слабым ребенком. Но дети без любви и заботы ломаются. Они берут то, что лежит на поверхности, попадают туда, куда им не следовало бы попадать, теряются и вслепую пытаются выжить.
Витя родился в семье безрассудных пьяниц, это являлось некой нормой в нашем поселке в конце восьмидесятых – начале девяностых. Времена оказались сумасшедшими. Люди создавали жизнь как могли: кто-то просыпался с мешком денег под подушкой и улыбкой на лице, а кому-то приходилось выживать, а если не получалось, то всегда можно было найти пузырь спирта и разбавить его водой.
Никому не было дела до семейных институтов, родительских прав, социальных условий и прочей важной чепухи, существующей в наши дни. Мне всегда казалось это глупостью, ведь даже сейчас далеко не всем есть до этого дело. Дети как рождались в бараках и трущобах среди пустых бутылок, так и рождаются. Растут в нищете среди грязи и мрази, не понимая, кто они есть, кем они будут и что такое эта «нормальная жизнь». Никакой цели, кроме выживания, поедающего их ежедневно. Выживание рождает зависть в юных сердцах детей. Они начинают защищать себя с помощью агрессии, лжи и воровства. Сперва им хочется быть «как все», вот