такой особенный итальянский цвет, выжженный солнцем, когда вся земля вокруг – терракотта, а трава – желтая, но в палитре нет названия: шафран? Античное золото? Позолоченная солома?
Стрекочут цикады. Небо такое, какого не бывает, и имени другого, кроме адзурро – небесная синь, – быть не может.
Зачем целовать эту землю при первом свидании? Здесь просто нужно жить. Мы предназначены судьбой друг другу, – эта земля с улыбкой кивает, все ее хотят, она готова принять, приютить, пригреть и пережить.
Это был челночный Римини, самый дешевый курорт, самые грязные пляжи, самая адская августовская сутолока. Групповые экскурсии с гидами, более нацеленными на комиссионные от оптовых продаж.
Нам ничего не мешало. Мы приехали и уехали с маленькой сумкой, подарки купили маленькому сыну, – а все остальное немногое потратили на экскурсии (Флоренция, боже мой, настоящая, красные крыши, колокольня Джотто, Санта-Мария-дель-Фьоре, любовь навсегда); на вечерние коктейли в баре, нас любили официанты и бармены, обнимали хозяева магазинов, – мы были туристы, а не коммерсанты, мы пытались по-итальянски называть предметы, мы не экономили на обслуживании; но это все поводы, а я думаю, это земля подавала нам через своих аборигенов призрачные надежды на взаимность.
А потом один раз случился Рим, и как будто сложился паззл, как будто разъятые части Целого слились, словно и не расставались. Только здесь. И непременно насовсем. Не сейчас, не сразу, – но когда-нибудь, чтобы в баре спрашивали «вам как обычно», чтобы в каждый приезд – «бен торнати», с возвращением, чтобы совсем свои. Чтобы платаны на набережной, как многолетнего супруга, наблюдать во всех видах: и раздетыми, чернильно выписанными на фоне неба, зимой; а принаряженными в юную листву, и запыленными от усталости. Любить и любоваться в любом виде. Только это настоящая совместная жизнь, по правде, навсегда.
Чтобы смотреть, включен ли свет в княжеской квартире, встроенной в античную стену театра Марчелло, у них очень красивые потолки.
Чтобы небо было такое, что захватывает дух: так высоко, такая густая синь, такие пышные облака, такой безжалостный и ласковый свет.
Чтобы в плюс 15 наматывать шарф, а не снимать с облегчением теплые куртки.
Чтобы расслабленно ждать, когда официант подойдет за заказом, никогда не торопиться, потому что самое важное – не дела и деньги, а вот это ожидание: вкусной воды, теплого хлеба, солнечного луча, ощущения густоты времени. Чем тягучее и медленнее, тем дальше кажется финиш, тем больше удовольствия от мгновения.
Запахи и звуки; ты не просто слышишь слова, но и улавливаешь смысл; ты учишься объяснять все немыслимое – простым и исчерпывающим: siamo in Italia. Мы в Италии. Этого достаточно.
Чтобы, мимоходом поглаживая пробивающуюся через средневековье античность, подумать – тоже мимоходом, – что все проходит, и все остается.
В общем, если тебя с детства ведет по ступенечкам, ненавязчиво, с остановками в пути, – ведет