остальных он отправил в деревню, где объявилась шайка протестантов.
Холодный пот выступил на его лице и потек по складкам напрягшейся шеи. По военной привычке он положил руку на шпагу, намереваясь дорого продать свою жизнь.
– Пропустите его, – приказала Анжелика своим людям. – Капитан Монтадур мой гость… Если он будет вести себя вежливо, с ним ничего не случится под моей крышей, – добавила она с ледяной улыбкой.
Он вышел, потрясенный и напуганный. Приказал солдатам войти в замок. Теперь он не чувствовал себя в безопасности в этом уединенном жилище… Разбойничье логово под предводительством опасной самки, настоящее осиное гнездо, вот куда он попал!
От тишины парка, где летали совы, у него замирало сердце. Он поставил часового у дверей своей спальни.
Глава XI
В солнечном проеме дверей замаячили две юношеские фигуры, одетые во все черное.
– Флоримон! – воскликнула Анжелика.
– Флоримон! Господин аббат де Ледигьер! – повторяла она как зачарованная.
Они подошли к ней с улыбкой, Флоримон встал на колено и поцеловал матери руку. То же самое сделал и аббат.
– Но почему же?.. Кто?.. Как это вышло?.. Твой дядя сказал мне…
Вопросы теснились и перебивали друг друга. После удивления наступило чувство полной растерянности.
Аббат объяснил, что очень поздно узнал о возвращении мадам дю Плесси во Францию. Он вынужден был исполнить некоторые обязательства по отношению к господину маршалу де Ла Форсу, у которого после отъезда Анжелики служил помощником капеллана. Как только дела были закончены, он отправился в путь, остановившись по дороге в Клермонском коллеже, чтобы повидаться с Флоримоном. И отец Раймон де Сансе поспешил вернуть ему бывшего воспитанника, будучи счастлив, что для племянника нашелся попутчик, ибо Флоримон уже готовился отправиться в Пуату один.
– Но почему?.. Почему? – повторяла Анжелика. – Мой брат говорил, что…
Аббат де Ледигьер смущенно опустил длинные ресницы.
– Я так понял, что Флоримон им не нравился, и его отослали, – прошептал он.
Анжелика переводила взор с открытого лица аббата на своего сына. Она с трудом его узнавала. Однако это был Флоримон, но такой вытянувшийся и худой как жердь в своей черной ученической блузе. На тонкой, почти женской, талии, перетянутой ремнем, висели роговая чернильница и чехол с перьями. Двенадцать лет! Он скоро достанет ей до плеча. Свободным непринужденным жестом он откинул мешавшую ему прядь длинных волос, и она вдруг поняла, что поразило ее при виде сына. Он все больше походил на отца. Из детских черт, как из оболочки, возникал чистый профиль, немного впалые щеки, полные насмешливые губы. Лицо Жоффрея де Пейрака, каким оно было, несмотря на уродующие его шрамы. Его пышные, абсолютно черные волосы, казалось, стали вдвое гуще, а в глазах таилась веселая ирония, противоречившая спокойным манерам хорошего ученика.
Что произошло? Она не обняла его и не прижала к груди. Но ведь и он не бросился ей на шею, как это случалось раньше.
– Вы