али Нюра, значит простая, значит наша, значит хорошая. Сыновья, один пил умеренно, звали Иваном. Другой запоем, хороший человек, звали Николай.
Рустам Ибрагимович куда-то подевался. Говорят, что умер. Ещё говорят, что видели в республике Татарстан. Но что б ни говорили, Нюре от этого не легче.
Сыновья взяли жен из местных, в Ленинградской области знаете какие хорошие невесты. Вот приезжайте сами, тогда узнаете.
Иван женился на Ирке Савоськиной. Из продавщиц. Николай взял в жены Жанну, потомственную крестьянку, очень хорошую девушку, всем бы такую, но на всех её не хватало.
Стали они жить-поживать. Добра особого не нажили. Но голод через десять лет вроде и кончился, все кому надо было помереть, взяли и померли. Ивану с Николаем тоже не повезло, а уж на что мужики были хорошие. Но хорошим мужикам всегда не везёт. И хоть магазин теперь круглые сутки, но всё равно не везёт.
И осталась Нюра одна. Картошку колорадский жук поел, а в рязанской области, слух прошел, пенсии опять проиндексировали. Сказала Нюра снохам своим: идите-ка откуда пришли. Как вы со своими мужиками, так чтоб и вам, в особо крупных размерах. Дай бог вам мужей хороших, а если плохих, то дюжину. А я на вас на всех …. не в обиде. Поцеловала каждую. Добрая была Нюра. И до чего душевная, до чего душевная, уж даже и не знаю, вроде и не русская. А снохи ей в ответ, не будь дуры, “мы с тобой пойдём”. И, действительно, кому они в Ленинградской такие нужны. А там, может быть, и понадобятся. Дескать, с тобой пойдём, с тобой пойдём. Уже и попутку поймали.
Нет, говорит Нюра, идите дочери мои любезные, и идите, и идите. И не просто идите, а идите-ка вы к …папе. Женихи не картошка, я их вам не выращу и на стол жареными не подам.
Савоськина, та послушалась и пошла, и так шибко пошла, что к вечеру уже и замуж вышла. И бутылка была и всё остальное. Но не о ней речь. Жанка, вот чудачка, крестьянка, что с неё возьмешь. Говорит, мать, ты чё, одна-то попрёшься? И годы твои не те. И сердце, обратно, барахлит. Ещё окочуришься. Давай я с тобой пойду. Х.. ли мне в Ленинградской, и комарья тут и мужики нелюди. Вместе жили-ругались, давай и дальше вместе. Помрёшь, так будет кому похоронить. А у Нюры, к слову сказать, с собой ни рубля, вещей чтоб каких ценных НИЧЕГО. Чего Жанке сдурилось? Ну, я за дур не ответчик.
И пошли они и поехали. Сколько у шофёра бензина хватило. В рязанской как увидели, говорят: Во, Нюрка припёрла. Мы уж думали, давно померла. И избу спалили и огород под свалку пустили. По ночам светится, видно что нехорошее вылили. А Нюра говорит землякам: Падлы вы были, падлы и сдохнете. Крохоборы, портяночники, пьянь радиактивная. Землю колхозную кому продали? Найду на вас управу, ох, найду на вас управу.
И если б Жанка не вмешалась, то точно б нашла управу и точно б Нюру убили. Потому, односельчан, хоть и пьяные, но много. А Нюра, хоть и почти трезвая, но одна.
А так Нюра отошла, жрать-то надо, а чего жрать, неясно. Рядом фермер, все они гады, спекулянты, сволочи, но этот, вроде как родственник. Жанка говорит, сейчас они турнепс убирают, пойду наковыряю, может и не убьют. Размечталась. Ну, до чего мечтательная. Хотя с голодухи бывает. До галлюцинаций доходит. Её трактористы уже почти и убили. Но фермер тут как раз подкатил, на тойёте на своей. – Вы чего, кричит, правительственная комиссия со дня на день. Куда труп денем? Кредит не дадут! Я вас!!!
И всё к душе, всё к душе налегает. Сколько ж можно. Турнепс дело чистое, копать его надо чистыми руками. А потом спокойно и спрашивает, а чья это баба? Ему и говорят, так мол и так. Нюркина сноха, была тут такая Нюрка, ещё при царе Михайле Горохине, вот пришла, а жрать нечего. А фермер тот, звали его Василий Алексеевич, не злой был человек. Раньше, чем фермером стать, и вообще добрый. И сейчас не совсем озверел. Вспомнил Нюрку, оказывается в один класс ходили. Школу потом сожгли, учительницу убили. Пожалел.
Подбирай, говорит, турнепс, всё равно пропадает, до холодов не успеваем. И морковь, где недокопана, можешь докопать. Не трогайте её, мужики.
Жанка аж обалдела. Месяц не мылась. А тут зацвела. “Спасибо вам, Василий Алексеевич. За то, что меня чужую, неместную, не убили, не изувечили, даже морковку разрешаете накопать. Не стою я вашей доброты. Вы б мне ещё хлебушка.” А фермеру и хлеба некуда девать и настроение у него хорошее, слегка поддатый. – Раз ты такая хорошая к Нюрке, моей можно сказать и родственнице, а уж точно однокласснице, то и хлеба тебе не пожалею. Всё равно, свиньям отдаём. Лопай и свекрови своей не забудь отнести.
Жанка так и сделала. Сама начавкалась, всю ночь пердела. Но и свекрови своей любезной принесла, не пожалела. Сидят в позаброшенной хибаре, варят мешанку из овощей, соли где-то раздобыли. Хлеб есть. Крыша над головой есть. Что ещё нужно для счастья? До холодов ещё месяц. Успеем помереть.
– А ты, знаешь что Жанка сделай. – Говорит опытная Нюра. А Жанку и учить не надо. На другой день она пошла на поле и всё повызнала. Что комиссия завтра приезжает. Что пьянка большая намечается, что гудеть будут до утра. Здесь же на поле и заночуют. Василий Алексеевич, человек старый, но ещё очень свежий, к Жанке приглядывается. Она ночью воды нагрела, помылась, волосы распустила. Ну вылитая Лорелея. Это такая немецкая русалка. Василий Алексеевич