ему доходила, раскрыл рот – заметить, что холодно, – но музыка будто толкнула его в грудь: «Не подходи, не мешай, не лезь!» И он подчинился. Так и замер напротив домика, с бутылкой в руке, будто завзятый пьяница.
«Ну и когда мне с ней поговорить? – думал Рокко, пока вокруг него резвилась музыка. – Дождаться, пока доиграет? Околею тут. Перед службой? Не дело… После? Колдун припашет, не отвяжешься… Вечером? А ну как она до вечера уже в монашки соберется?..»
Сжав в кармане шарик, – для храбрости – Рокко дал себе клятвенный зарок: поговорить с Энрикой после службы, чтобы ей Фабиано голову не задурил. Все равно сейчас снова в церковь бежать – порошок тащить. Там-то, авось, и пересечемся.
Порешив так, Рокко кивнул и, развернувшись, чтобы уйти, нос к носу столкнулся с Лизой Руффини.
***
Подобно Энрике, Лиза этой ночью почти не спала. Восемнадцать лет ей исполнилось еще осенью, а судьбу свою она выбрала в далеком детстве, но вот подошел последний срок, и на душе отчего-то кошки скребут. Не иначе – Диаскол сомнения в душу заронил. Этот может. Если он когда-то самого Дио, брата родного, усомниться заставил, то чего ж о простой смертной девушке говорить?
Лиза молилась сперва лежа, потом – стоя на коленях перед крохотным изображением Дио в углу. Однако Могучий не послал ей ни сна, ни покоя, ни уверенности. Должно быть, испытать решил в последний раз. Эта мысль, как ни странно, Лизу подбодрила. Страдания хорошо терпеть, когда знаешь, что прав.
Чуть свет пробился в щель меж ставнями, Лиза их распахнула и громко вскрикнула, увидев, что знакомая улица сделалась белой. Снег в Вирту выпадал через два года на третий, да обычно так мало, что детям едва хватало на крошечного серого снеговичка. Сейчас же навалило по щиколотку, не меньше.
Хлопнула дверь дома напротив, и Лиза увидела Энрику со скрипкой. Улыбнулась. Ох, и тяжело же ей, верно, пришлось в этот пост! Рика постоянно играла – то на скрипке, то на арфе, то на фортепиано. Играла, когда грустила, играла, когда радовалась, когда хотела подумать и когда думать не хотела. Но в прошлый год его святейшество Фабиано Моттола призвал горожан воздержаться от всяческих развлечений в пост, и веселый домик на улице Центральной уныло замолчал.
Лиза видела, как он умирает. Как постепенно перестали ходить ученики к Энрике, потом – покупатели к ее отцу. Музыка покидала город. Оставались только органные стенания в церкви, да те бешеные скрипичные смерчи, что поднимала Энрика – одинокая музыкантша, бросившая вызов целому городу.
Спохватившись, что сочувствует подруге и восхищается ею, Лиза поспешно захлопнула ставни. Вот опять Диаскол в душу залез, будь он неладен! Разве можно осуждать решения Фабиано Моттолы? Он – старший жрец, его слово – закон, его мысли – тайна величайшая. Лизе ли судить о них, глупой девчонке, рожденной во грехе? Энрике бы стоило покориться, принять неизбежное, а не дерзить церкви в глаза. Впрочем, сегодня она сделает шаг во взрослую жизнь, где, наверное, что-то да изменится.
Лиза вышла из