ровное зеленое поле, как будто нарочито выглаженное и засаженное низкорослой одинаковой травой.
Леди Элинор вдруг обернулась. Я увидел внимательные глаза под высоко вздернутыми бровями.
– Красиво?
– Да, – поддакнул я. – Осень этим летом удалась на славу…
Она засмеялась звонко и беззаботно, как и положено блондинке.
– Да, интересные люди живут в твоем свернутом королевстве…
Я сказал застенчиво:
– Да ничего оно не свернутое. У вас все такое же. Только волапюков почему-то нет. И курдли по ночам по крышам не скачут.
Кони пошли ноздря в ноздрю, легкий ветерок развевает волосы леди Элинор и треплет конские гривы, так что она не требует, чтобы я держался на таком удалении, где мой дурной запах будет не слышен. Лес с этой стороны напоминает ухоженный парк: такая же ровная зеленая трава, под деревьями ковер желтых и красных листьев, кустов нет совершенно, а деревья одно от другого на церемонном расстоянии, чтобы людям можно было неспешно гулять целыми группами, а не пробираться друг за другом гуськом.
Парк незаметно перешел в лесопарк, а затем деревья сдвинулись, стало темнее, над головой желто-красный полог из веток, шелестят потихоньку. Стволы пошли все массивнее, огромнее, кора погуще, древняя, потрескавшаяся, и наконец мы вступили в настоящий лес, где влажно и сумрачно, сильно пахнет муравьиной кислотой, древесным соком. Под ногами вместо травы и листьев прогибается зеленый мох, толстые корни вспучивают его, приподнимают пугающими буграми, а то и прорывают вовсе, странно похожие на окаменевшие щупальца морских чудовищ.
Наши кони ступают беззвучно, копыта проваливаются в мох, как в мелкое болото. Дорожка превратилась в тропку, пугливо запетляла между исполинскими деревьями. Каждый ствол в три-четыре обхвата, каждый раздут, в наплывах, иные как будто свернуты исполинскими руками на сто восемьдесят градусов, кора растет по спирали, многие усыпаны ступеньками страшноватых грибов красного цвета, каждое третье дерево с черным дуплом.
Часто попадаются трухлявые пни, уже растерявшие кору, коричневые, источенные муравьями, а потом, когда муравьи брезгливо ушли, они стали пристанищем мелким улиткам, слизням, уховерткам и мокрицам.
– Здесь, – произнесла она внезапно. – Мы приехали.
Впереди небольшая поляна, даже не поляна – такое чудовищное дерево, что мрачно высится, кажется, над всем лесом, всегда отвоевывает себе пространство, забирая могучими корнями соки, а ветвями закрывая от солнца чужаков, так что перед ним и со всех сторон мертвая зона, даже мха нет. Все усыпано сухими листьями и мелкими веточками, тоже сухими настолько, что, когда я спрыгнул с коня, под ногами не только сухо захрустело, но и рассыпалось в древесную пыль.
Ствол не просто чудовищно толстый, он еще как будто оседает под немыслимой тяжестью, сильно искривлен в трех местах, так позвоночник изгибается под тяжестью корпуса, но этим и спасается, ибо с прямым уже истерлись бы все позвонки, а это дерево почему, что за сила так изогнула, но