молодому человеку в глаза чуть ли не с мольбой. – Дайте честное слово, что не станете участвовать в расследовании, и мы разойдемся друзьями.
– Быть вашим другом счел бы за честь, но вы требуете невозможного, – (печально произнес Фандорин. Маса шепнул ему на ухо:
– Господин, я не понимаю, что вам говорит этот человек с красивыми усами, но чувствую опасность. Не разумнее ли будет напасть первыми и перебить этих самураев, пока они не изготовились? У меня в рукаве ваш маленький пистолет и еще тот кастет, который я купил себе в Париже. Очень хочется его опробовать.
– Маса, оставь свои разбойничьи замашки, – ответил слуге Эраст Петрович. – Я буду драться с этими господами честно, по очереди.
– О-о, тогда это надолго, – протянул японец и, отойдя к стене, сел на пол.
– Господа, – попытался воззвать Фандорин к благоразумию офицеров, – поверьте мне, у вас ничего не выйдет. Только зря время потеряете…
– Не надо лишних слов, – перебил его Гукмасов. – Ваш японец умеет заряжать дуэльные пистолеты? Нет? Тогда заряди ты, Эйхгольц.
Противники снова разобрали пистолеты и натянули платок. Есаул был угрюм и решителен, у Фандорина же вид был скорее сконфуженный. По команде (теперь отсчитывал Баранов) Гукмасов вхолостую щелкнул курком, а Эраст Петрович не выстрелил вовсе. Смертельно побледнев, есаул процедил:
– Стреляйте, Фандорин, и будьте прокляты. А вы, господа, решите, кто следующий. И забаррикадируйте дверь, чтоб не лезли! Не выпускайте его отсюда живым.
– Вы не желаете меня выслушать, а зря, – сказал коллежский асессор, взмахнув заряженным пистолетом. – Я вам говорю, со жребием у вас ничего не выйдет. У меня редкий дар, господа, – ужасно везет в азартные игры. Необъяснимый феномен. Я уж давно свыкся. Очевидно все дело в том, что моему покойному батюшке столь же редкостно не везло. Я выигрываю всегда и в любые игры, и оттого терпеть их не могу. – Он обвел ясным взглядом хмурые лица офицеров. – Не верите? Вот видите империал? – Эраст Петрович достал из кармана золотой и протянул Эйхгольцу. – Бросайте, барон, а я угадаю, орел или решка.
Оглянувшись на Гукмасова и Баранова, барон, молодой офицерик с едва пробивающимися усиками, пожал плечами и подбросил монету.
Она еще вертелась в воздухе, а Фандорин уже сказал:
– Не знаю… Ну, допустим, орел.
– Орел, – подтвердил Эйхгольц и бросил еще раз.
– Снова орел, – скучливо произнес коллежский асессор.
– Орел! – воскликнул барон. – Ей-богу, господа, смотрите!
– Ну-ка, Митя, еще, – сказал ему Гукмасов.
– Решка, – приговорил Эраст Петрович, глядя в сторону.
Воцарилось гробовое молчание. На распростертую ладонь барона Фандорин даже не взглянул.
– Я же вам говорил. Маса, икоо. Овари да.[3] Прощайте, господа.
Офицеры с суеверным ужасом смотрели, как чиновник и его японский слуга идут к двери.
Бледный Гукмасов сказал вслед:
– Фандорин,