был дом по соседству, совсем новый, с современными окнами и навороченной плитой – даже круче, чем у мамы в бунгало. Они постоянно рассказывали мне о своих сыновьях: двое, врачи, уехали на стажировку в Америку, а младший, Ник, заканчивал учебу в сфере делового администрирования и собирался приехать к ним на лето.
Я ожидала увидеть бледного заучку, а передо мной предстал загорелый парень спортивного телосложения. Мне понравилась его непринужденная манера общаться, а какая улыбка озарила лицо Ника, когда он впервые пожал мне руку…
Первые два дня мы были друзьями, а уже на третий стали любовниками.
Лето 1998 года
– Лимонный шербет, – сказала я Нику, стоя на стремянке, и окунула кисть в краску. Босыми ногами я ощущала, что лестница нагрелась на солнце.
Ник глянул вверх, держа в руке клеевой пистолет.
– Так мама назвала бы этот цвет. Она покрасила в такой же оттенок дверь в мою комнату. – Я аккуратно водила кистью по стене домика. Солнце грело спину, монотонный ритм работы успокаивал.
– У тебя была желтая дверь?
– Все двери в доме были разного цвета. В маминой спальне, к примеру, салатовая, – ответила я, вспомнив оставшийся на ней след от моих маленьких пальчиков – я тогда вляпалась, краска еще не высохла. – В ванной – оттенка «синий лед», на кухне – сливово-фиолетовая. Оценивая бунгало, риелтор дала совет: перед продажей перекрасить их в «более нейтральные цвета».
Ник рассмеялся. Он явно хотел узнать что-то еще о моей матери, но я попросила его сделать радио погромче.
– Классная песня!
Как правило, у меня не было желания рассказывать про маму, я не хотела ни с кем ею делиться. Да и слов мне не хватало. Как описать фиалковые пятнышки на радужной оболочке ее глаз? Сможет ли Ник представить, как она закалывала пучок волос карандашом? Он понятия не имел, что моя мама играла на флейте с закрытыми глазами, покачивая в такт головой, и удивился бы отсутствию обеденного стола – мы с мамой пили чай с печеньями, сидя в кровати, брали бутерброды с джемом с собой на прогулку и варили густые супы на костре в саду. Я не рассказывала Нику о том, как временами мама замыкалась в себе, а когда я приносила ей книги и еду, она гладила меня по голове, приговаривая: «Моя дорогая Айла-ла». Яркий, противоречивый человек; она только моя.
А вот у Ника было полно кузенов, тетушек и дядюшек, а также бабушек и дедушек с обеих сторон. Его родители устраивали семейные ужины, в доме стоял смех и гомон. Я с удовольствием у них бывала. Отец Ника относился ко мне как к необычному пациенту с труднодиагностируемым заболеванием, а мать поглядывала искоса и говорила тихим голосом. «Она от тебя в восторге, – с улыбкой уверял Ник. – Естественно».
Сейчас Ник сосредоточенно заполнял трещины в дереве, и над верхней губой у него выступил пот. Поразительно, с какой уверенностью он относился к миру и своему месту в нем. Ник отлично устроился в жизни – мне такого не дано. Моя мама взяла бы лицо Ника в руки и сказала бы: «Ты просто нечто».
– Что? – спросил он, заметив мой взгляд.
– Жаль, мама тебя не увидит, – с улыбкой ответила я.
Ник