работы ради утоления моего любопытства я пошёл на место событий, чтобы осмотреть его уже непосредственно. Снег был бардовый из-за обильного кровотечения. В сугробе виднелся предмет телесного цвета; присев на корточки я решил посмотреть, что попало в объектив моего зрения. Затем пригляделся и достал из сугроба палец, точнее пальчик, маленький и одеревенелый от холода, как чуть дряблая морковь. Я с большим интересом начал разглядывать его. Потом постоял там ещё минут с пять, посмотрел вдаль, кинул пальчик в карман пальто и направился домой.
После этого я забыл обо всём, точно ничего не было. Особенного для меня ничего не произошло – у меня просто на время отключились человеческие чувства. Осознание всего происходящего с эмоционально-чувственной стороны пришло ко мне позже. Спустя около недели я вспомнил всё и ужаснулся, отвратился, вплоть до того, что испугался себя и своего поступка. «Я действительно так поступил?» – начал я с вопроса. Меня осенила вся аморальность моего поступка, я понял, что сделал действительно плохую вещь. Я был безразличен, бездейственно наблюдал за страданиями этой девочки. Как я мог так поступить? Очень странно осознавать плохой поступок спустя время. Очень странно.
Позже, закончив со всеми мыслями самобичевания, я перешёл к другой стадии – оправдания себя. То есть, если сначала я выступал как обвинитель, то теперь решил дать слово адвокату. Во мне происходила настоящая дискуссия по этому поводу, жаждущая отыскать правду, подобная судебному процессу. «Если по-сути, то я не сделал ничего действительно плохого. Изменить ситуацию можно было только в ещё худшую сторону, так как собака вцепилась намертво. Ты же видел, что случилось, когда подоспела “помощь”? Ты хотел бы быть таким же “спасителем”, непосредственно виновным в уродстве маленькой милой девочки? Хотя о чём ты говоришь? оправдывать себя нельзя, да и оправдать невозможно. В любом случае, от меня не зависело многого. С другой стороны, мне это понравилось – этого скрывать нет смысла, только не от себя», – помню, что я тогда думал.
4
На шестой год нашего брака с Юлей я стал доктором философии. Мне повезло в жизни со всем и со всеми – это ли ни счастье любого человека. «Формально к тридцати двум годам мне удалось состояться как мужу и как профессору, осталось состояться как отцу – и жизнь окончена?» – хороший вопрос.
Жизнь оградила меня от физического труда, бедного детства, недоедания, голодания, психологических травм, дала мне самую лучшую мать и жену и в тот момент я был неуязвим, при том, что жизнь буквально только началась. Я только вышел за порог жизни, только оделся во всё самое роскошное, чистое и тёплое, надушился дорогим парфюмом – я перед всем миром и он весь передо мной.
Друзей как таковых у меня не было. Мыслей копилось с избытком. Делиться ими впрочем, я не желал, и так вышло, что я стал вести длинные беседы сам с собой. Это уже не простой внутренний диалог или полёт фантазии, или воспоминания минувших событий, это действительно прямое