запекшейся крови, словно ноги эти исцарапала огромная когтистая лапа. Дмитриев еще помнил жар Клавочкиного тела в тесноте кабины полуторки, ее липкую грудь, стоны, ее неистовые ласки. Вчера… нет, еще час назад она была жива, спешила на аэродром, не зная, что ждет ее впереди. Ей не нужно было подниматься в воздух, а коробки с печеньем, выброшенные из опрокинутой машины, не патроны, без которых нельзя воевать. И все-таки она спешила – и вот…
С каждым скоком усталой лошади Дмитриев чувствовал, как что-то тяжелое и душное заволакивает его душу, как тяжелеют руки, как пустеет в груди, из которой вышло что-то прошлое, а новое, нужное сегодня, еще не оформилось, не заполнило образовавшуюся пустоту.
На месте КПП дымились черные воронки. Горел склад ГСМ, почти посреди взлетной полосы горел бензовоз, вокруг него дымило несколько изуродованных самолетов. Полковая столовая, она же клуб, казармы летного и технического состава лежали в развалинах. Повсюду валялись одеяла, матрасы, куски железных солдатских кроватей, все было усыпано, точно снегом, белыми перьями. Штаб полка – небольшой кирпичный одноэтажный домик с высокой башенкой, над которой неподвижно, понуро даже, висела «колбаса», – был цел, но Дмитриев и не подумал идти докладываться о своем возвращении из краткосрочного отпуска, погнал коня прямо на стоянку своей эскадрильи.
Горели застигнутые на земле самолеты. Тлели брезентовые чехлы. Лежали человеческие тела.
На краю воронки шевелился человеческий обрубок. Лошадь перед этим обрубком остановилась, как вкопанная, и, дрожа всем телом, попятилась, оседая на задние ноги.
Дмитриев спрыгнул на землю. Обрубок вдруг поднял голову, прохрипел синими губами:
– Братцы, помогите! Умираю, братцы!
Дмитриев растерянно оглянулся: там и сям, что-то делая, копошились люди, там и сям валялись неподвижные тела, иные в трусах и майках, и никому до них не было дела. Он скрипнул зубами и, отпустив поводья, побежал туда, где стоял его самолет.
Его «Яшка» оказался цел. Правда, стоял он почти у самого леса, повернутый к нему носом. Возле него возился чужой механик.
– Чего там?
– Порядок! – обрадовался механик.
– Тогда давай!
– Есть давать!
Они вдвоем развернули самолет, Дмитриев забрался в кабину.
– От винта!
– Есть от винта!
Дмитриев взлетал поперек взлетной полосы. Он лишь мельком еще раз глянул на повисшую без движения «колбасу» над штабом полка: ветра не было. Теперь только не наскочить на воронку от бомбы, только бы взлететь. А там уж как-нибудь…
Со стороны солнца заходила стайка «юнкерсов», хищно растопырив стойки шасси. Над ними, высоко в небе, Дмитриев успел разглядеть пару «мессеров» – истребителей сопровождения. Подобрав шасси, от самой земли он пошел в атаку на приближающиеся бомбардировщики. Забылось, ушло куда-то все, что было до этой минуты: обида, злость, нервное напряжение, забылась Клавочка и та красивая и самоуверенная женщина с коротко остриженными