на поверхности старшина заставлял несколько раз все переделывать. Нам запрещалось держать руки в карманах. Честь при встрече полагалось отдавать всем офицерам, а также дневальному по кубрику и при этом за три шага до офицера переходить на строевой. Вечерняя прогулка обязательно проходила со строевой песней. Мы разучили и пели военно-морские песни: «Эх Ладога, родная Ладога…», «Расстается с берегом лодка боевая, моряки подводники в дальний рейс идут…», «Бескозырка» и, конечно «Врагу не сдается наш гордый «Варяг».
Физическое напряжение, непривычный климат, недосыпание – все это изматывало нас полностью. Молодой организм постоянно требовал пищи. С накрытого стола на 10 человек сметалось все до крошки, многие жаловались на хроническое недоедание и голод. В то время в столовой давали всего два ломтика черного хлеба на человека, два кусочка сахара и 10 граммов сливочного масла (при этом масло и сахар давали только на завтрак). Масло на стол давали одним куском, который надо было разделить на 10 человек. Старший по столу делил этот замерзший кусок ложкой, смоченной в горячем чае, так как ножей нам не давали. Для справедливости, тот кто делил масло себе брал последний оставшийся ломтик. Очень плохо было курящим: курить разрешалось исключительно в специальной курилке, сигареты которые они взяли с собой быстро кончились, а в магазине, вернее в солдатской и матроской чайной, можно было лишь купить элитные и очень дорогие папиросы «Герцеговина Флор», те что любил товарищ Сталин. На стартовой площадке и на спецплощадке 94-А, где мы работали курить категорически запрещалось. Поэтому для матросов был хороший стимул бросить курить, что я и сделал со своим другом Колей Кузьминым. Мы с ним также решили на весь период службы не ругаться матом.
Перед вечерней прогулкой давался всего один час личного времени. Тогда играла гитара, включался телевизор, матросы читали или писали письма домой. В целях секретности нам категорически запрещалось писать, что мы служим на ракетном испытательном полигоне. Тех, кто нарушал это правило строго наказывали, а их письма зачитывались перед строем, чтобы остальным было ясно что можно писать, а что нет. До сих пор помню письмо, где один солдат хвастался перед своей девушкой, что он держит всё время палец на кнопке запуска ракеты. Все посмеялись его хвастовству, а горе-писателя сурово наказали за нарушение приказа.
После отбоя все стирали свои гюйсы (это пристегивающийся синий воротник на форменной матроске), гладили брюки, чистили до блеска ботинки. Для многих новобранцев, привыкших к вольготной гражданской жизни, карантин оказался серьезным испытанием. Поскольку я был из семьи офицера и жили мы в основном в военных гарнизонах, то дисциплина и порядок воспитывалась моим отцом и принимались мною как должное. Поэтому начало службы давалось мне несколько легче, чем другим.
Поначалу очень угнетало отсутствие возможности хотя бы несколько минут побыть в одиночестве,