земле,
Во все пределы…»
Борис Пастернак
…Песчаная метель
мела во все пределы.
Над морем не свеча,
а солнышко горело.
Отверженный пророк
с печалью лошадиной
дышал, как Божий сын,
не снегом, а хамсином.
Расставив по местам
события и страны,
он песни сочинял
на странном и гортанном.
Он плакал над красой
Отчизны иудейской,
но был гоним, как в той —
растерзанно-расейской.
Который день и век
все тонет в фарисействе
Изъеден человек
известкою известий,
потоком скользких склок
и сплетен суетливых,
и так же одинок
в березах и оливах.
От красного Кремля —
к пескам земли Завета,
где плавится тоска
Стены Святого Света,
где древние грехи
возвышенны, как притчи,
а взрывы и стихи —
внезапны и привычны…
«Нещадный воздух Азии моей…»
Нещадный воздух Азии моей,
хамсин, плюющий зноем и бензином!
Я забываю заспанные зимы,
закутанные в снежный звон полей.
И лишь ночами жалят злые сны,
и тянут кровь, как комары в истоме,
и тянут вспять, туда, где в зимнем доме
шатается предчувствие весны.
Болят слова, уставшие терпеть
глухую серость отупевших истин,
сугробы тают, зеленеют листья,
в последний раз обманывая смерть.
А здесь застыла Вечность, как комок
в божественной, непостижимой глотке.
И так тревожны небосвода сводки,
как будто скоро явится Пророк.
И прекратит проклятый ход времен,
где по стеклу скользят мечты босые,
где так легко с безумною Россией
рифмуется безумный мой Сион.
«Величавы фасады сырых и чумазых домов…»
Величавы фасады сырых и чумазых домов,
Целлофановый мусор вдоль царственных улиц кочует.
Медный Всадник опять к наводненью и смуте готов.
И чугунный Ильич, словно бомж, у вокзала ночует.
В Черной речке чернеет и стынет немая вода,
И курчавое облако профиль нездешний рисует,
И становится музыкой сфер ледяная беда,
И на легких пуантах, как Павлова Анна, танцует.
Здесь хозяина ищет пропащий, простуженный Нос,
Оседают дворцы, не справляясь
с культурной нагрузкой,
И, устав от наветов, проклятый еврейский вопрос
Отзывается в сердце поэзией, истово русской.
«Петербург! Я еще не хочу умирать!» —
задыхается Осип.
«На Васильевский остров приду умирать»,
– заклинает Иосиф.
Это слезы дождят, и миндалины пухнут, и осень
Обреченно и царственно платье помятое сбросит.
Это