потолкала его в плечо.
– Неудивительно, что ваш магазин едва сводит концы с концами, – пренебрежительно бросил Олив. – Если так к работе относиться, то недолго и по миру пойти с рукой протянутой.
Катя молча проглотила обиду. Этот человек хотел привлечь её внимание? Этому человеку она понравилась? Почему ему? Почему не Михаилу? Оливу должна была приглянуться Оксана, такая же язва, как и он.
Женщина открыла магазин и вошла, Олив вошёл следом:
– Познакомишь меня со своими родителями? «Не так сразу!» – недовольно зашептал голос в ухе. –«Как можно? Надо быть деликатнее»
Оливу страстно хотелось огрызнуться и сказать голосу всё то, что он думает о деликатности вообще и о своей гипотетической в частности. Но с голосом, как с Катей, разговаривать было нельзя. Впрочем, с Катей так тоже разговаривать было нельзя, но Олив просто не мог себя сдерживать.
– С родителями? – Катя испуганно вздрогнула. – У меня нет родителей.
– У всех есть родители! – перебил Олив. – Или живые, или хотя бы мёртвые. Оливу показалось, что голос в его ухе застонал от стыда, поэтому он слегка смягчился:
– Ты потеряла родителей?
– Я не хочу говорить об этом, – прошептала Катя, вжав голову в плечи.
Она не хочет об этом говорить! – Олив чуть не взвыл от досады. «Ты и, правда, надеялся сократить басню?» – голос в ухе даже прихрюкнул от восторга над наивностью Олива. Олив ничего не понял про басню. Зато он понял, что знакомство с Катей и Оксаной будет продолжительным.
– Может, погуляем вечером? – спросил он у Кати.
– Хорошо, – подумав, ответила молодая женщина. Олив даже подскочил от удовольствия, сегодня всё-таки его день. Михаилу придётся считаться с этим.
– Я встречу тебя после работы, – сказал он деловито.
***
Катерина и Олив гуляли, как и обещал, он встретил её у магазина.
– Значит, вы с Оксаной даже живёте вместе? – деланно поразился Олив, эта информация была ему известна.
– Ну, да… Я одинокая, она тоже, мы решили, что так удобнее, квартира у меня большая, а Оксана приезжая.
– Да, я и забыл, что твои родители умерли, – как ему показалось, удачно ввернул Олив. Голос в ухе кашлянул, напоминая о деликатности.
– А чем ты занимаешься? Где ты работаешь? – опомнилась Катя.
– Я… состою в комитете по борьбе с бедностью, – не растерялся Олив. «Надо же, даже не соврал!» – восхитился голос в ухе. Олив буквально почувствовал, что стал выше на пару сантиметров, от гордости за себя.
– А как вы боретесь с бедностью? – восторженно воскликнула Катя. – Это такая хорошая работа, благородная!
Голос в ухе Олива молчал, давая Оливу возможность самому выпутываться из положения.
Врать, врать и врать! Как же хорошо, что люди не подобны Пиноккио, и от вранья у них не растёт нос. Конечно, от этого страдает их совесть, но ведь совесть – это нематериальная категория, кого она, вообще волнует. Вот Олив мог лгать без всякого зазрения совести,