появилось лицо Амира, и я крикнула ему, что это последняя сила, больше ничего нет, нечего отдавать и он может отпустить меня из этой боли.
Баба-Яга сидела на скамеечке, задумчиво уперев подбородок на кривой посох.
– Ну вот, всё и отдала, силы больше нет, и жизни больше нет. Сама выбрала, я тебя предупреждала, Тёмным помогать нельзя, а ты всё любовь да любовь. Он тебя как лучинку сжёг, краешек темноты на мгновение осветил, вот ты ему и поверила. А теперь знаешь, для чего зажигал.
– Знаю.
Собственный голос прозвучал неожиданно громко, казалось, что вокруг огромное пространство, а не маленькая избушка.
– Я ни о чём не жалею.
– Не жалеешь… может и так. Только ведь сил жить у тебя больше нет.
– Значит, я исполнила предназначение.
– Ироду ещё сотни лет дала, чтобы он своё чёрное дело делал. Да ещё и таких же как он расплодил. С другой, сама его ей отдала, на блюдечке преподнесла.
– Она для него родилась, а он её дождался.
– Так легко отдаёшь?
– Отдаю.
– Вместе с жизнью?
– А зачем она мне теперь? Мне без него жизни нет.
Неожиданно зазвучала тягучая музыка, и я не услышала ответ Бабы-Яги. Музыка лилась в пространстве, поднималась в неведомую высь, возвращалась тонкими переливами, кружилась вокруг меня, закрывая собой Бабу-Ягу, которая постепенно растаяла как мираж.
Двигаться совершенно невозможно, я чуть моргнула веками и сразу боль пронеслась по всему телу. Я же умерла, откуда такая боль, в смерти же боли нет.
– Рина, не двигайся, молчи.
Голос знакомый, я опять попыталась открыть глаза и опять боль оказалась такой сильной, что я застонала.
– Рина, не двигайся, ты потерпи немного, я молю тебя, потерпи.
Фиса. Это её голос умолял потерпеть, значит, я ещё жива. Что-то прохладное невесомо коснулось моего лица, и Фиса опять попросила:
– Рина, ты терпи, милая, терпи, скоро тебе легче будет.
Скоро наступило через много лет, мне так показалось. Я не понимала времени, только боль от любого движения, иногда даже прикосновение пёрышка изводило меня так, что я теряла сознание. Голоса я не узнавала, даже Фису перестала слышать, жила в каком-то вакууме, от боли до боли, если её нет, значит – живу, если есть, то хочу умереть.
Но всё проходит, прошло и это состояние, в какой-то момент я почувствовала, что просто лежу, и нигде не болит. Страх, что боль вернётся, держал меня ещё долго, я старалась не двигаться, и не открывать глаз, почему-то движение век приносило особенно сильную боль.
– Рина.
Я вздрогнула всем телом и с ужасом ждала приступа боли, но она не появилась, и я постепенно расслабилась.
– Рина, попробуй шевельнуть пальцем.
Мизинец едва шевельнулся, но Фиса увидела, и я услышала облегчённый вздох.
– Глаза не открывай, и не шевелись. Амир.
Касание было таким нежным, что я его почувствовала только тогда, когда он осмелился взять мой мизинец в свои пальцы.
– Рина, я с тобой.
Я