донесся до него слабый оборванный голос.
Он уходил, не помня себя, с мучительной бурей в душе.
В районе ВДНХ снимал квартиру институтский приятель Сухонина – Андрей Новгородцев. Расставшись с Ольгой, ее семейством и прочими случайными женщинами, Сухонин квартировал теперь у него. Новгородцев был худой, поджарый, курчавый еврей с большим жировиком на тыльной стороне ладони. Ему было за тридцать, он вел кружок авиамоделистов в Доме пионеров и прирабатывал ночным дежурством во вневедомственной охране. «Не печалься, – сказал он. – Мы найдем тебе новую жену, с квартирой, а эта тебя недостойна». Принялся он за это дело с таким же усердием, как и Гренадеров, словно, устроив судьбу Сухонина, он и сам справил бы моральный триумф. Это-то безотчетно и настораживало: Новгородцев в отношении него как бы перенял опекунские полномочия Гренадерова.
Новую жену искали следующим образом. Обычно Новгородцев продавал возле Театра сатиры очередную контрамарку, а затем они направлялись по улице Горького вниз до кафе «Север», чтобы на вырученные деньги немного покутить, а заодно познакомиться с какой-нибудь парой чувих. Чувихи и правда подсаживались за их стол, выпивали их вино и поедали мороженое с ликером, болтали о том о сем, но на квартиру Новгородцева, чтобы закрепить знакомство, чаще всего отказывались ехать и даже номеров своих телефонов не давали. «Одни издержки от этих соплячек», – сердился Новгородцев, но искал, пробовал варианты упорно, и, ведомый, Сухонин послушно следовал за ним.
Однажды им как будто повезло. В кафе «Лира» на Пушкинской площади Новгородцев подцепил сногсшибательной красоты юное создание. Новгородцев (он не шутя считал себя красавцем) подсел к Инне и завел с ней нахальный, задиристый разговор, который вскоре перешел в перебранку и кончился бы разрывом, не вмешайся в эту минуту Сухонин.
– Поедемте с нами, что вам стоит… – проникновенно и почти жалобно попросил он, сглаживая возможное неприятное впечатление от вульгарных, самонадеянных, хвастливых речей Новгородцева.
– Хорошо, – тотчас согласилась Инна, бросив благодарный и отчасти как бы недоуменный взгляд на невзрачного Сухонина: поняла, должно быть, что этот сексуально озабоченный парень в буквальном смысле пропадает. – Только я не одна, с подругой…
– Вот и отлично, – сказал Сухонин. – Попытайтесь уговорить и ее. Вы, главное, не пугайтесь, мы люди добропорядочные.
– Что ты раскис как баба, – одернул его Новгородцев, когда Инна спустилась в бар и (было видно отсюда), наклонившись к хрупкой девушке, похожей на стюардессу, в серо-зеленом пиджаке, зашептала ей что-то на ухо. – Не умеешь разговаривать с этими шлюшками, так не берись! Я ее уломал бы и без тебя.
Нина (Сухонина насторожило, что у подружек имена-перевертыши, имена-анаграммы) оказалась в своем роде еще сногсшибательнее Инны, но ее красота – Галатеи, прекрасной статуи, изваяния – пугала внутренней какой-то безумной