от счастья. Он ёрзал на сиденье краулера и всё пытался мне рассказать, как следует правильно себя вести при встрече с марсианами, но у него плохо получалось.
– Как они приветствуют друг друга? – спрашивал я.
– Приветствуют? А-ха-ха, – покатывался Старик. – Вот ты насмешил. На кой хрен им друг друга приветствовать? Скажешь тоже.
– Ну, как-то же они выражают эмоции? Доброжелательность, например. Жесты какие-то есть? Слова?
– Слова есть. Мало. Ими почти не пользуются. Незачем им. И эмоции тоже. Им же проявлять их, смысла нет.
– Почему? – удивился я.
– Им и так хорошо.
Я ничего не понимал из его объяснений, как и раньше он говорил только ему понятными намёками, хихикал и кхекал. И тогда я впервые заподозрил, что Старик не так безумен, как пытается показать и всё это время преследует какую-то свою определённую цель. И тут меня накрыло галлюцинацией. Или это был мираж? Или бред от неверного использования дыхательных смесей в скафандре?
Сначала я услышал музыку. Играл симфонический оркестр, что-то из Моцарта. А прямо по курсу метались огромные полупрозрачные фигуры балерин. Их было очень много. Они подпрыгивали до звёзд и плавно опускались на песчаные дюны. И снова взлетали и их пачки напоминали гигантские дирижабли, а пуанты продавливали в песке следы полуметровой глубины. Я узнал этих балерин. Это были стриптизёрши из бара. Но увеличенные раз в десять. «И это всё мне?» – подумал я. Потом видение исчезло, музыка стихла, и я сосредоточенно тянул рычаги краулера, объезжая микрократеры. Рядом со мной хихикал Старик и я не понимал, что здесь делаю.
А перед нами по-прежнему тянулись пески Марса, бескрайние дюны в тусклом свете далёкого Солнца. И я знал, что такой пейзаж будет сопровождать нас до самого карста, и когда войдём туда, ничего не изменится, как не менялось миллиарды лет со дня сотворения этой убогой планеты. Какой фантаст придумал, будто бы Марс красный? Он серый, как дохлая мышь. Здесь нельзя жить. Жить надо на Земле. Там зелёная трава и ласковое Солнце и много девушек в обтягивающих джинсах. Но я эмпат, мне противопоказано находится среди людей. Я слишком хорошо их чувствую.
Остановив краулер возле карстового провала, я выбрался наружу, неловко цепляясь скафандром. А Старик обходился без скафандра. Меня это и раньше поражало, но на все мои расспросы он лишь бормотал: «Тут недалеко, ничего, мох надо больше кушать…». И что поразительно, это казалось в порядке вещей и ни одному долбанному медику под Куполом не пришло в голову, хотя бы взять у него элементарный анализ крови.
Я привязал верёвку к стойке краулера и Старик удивлённо спросил:
– Зачем это?
– Возвращаться удобней будет, – ответил я.
– Возвращаться! – он даже согнулся от хохота. – Вот умора, возвращаться он собрался.
Не обращая внимания на кривляния Старика, я легко подхватил огромный рюкзак и, разматывая верёвку, начал медленно спускаться в карст. А Старик, лихо отталкиваясь