сквозняку. Не было сил больше ни на что, но я крепко сжимал ее руку. Приятное блаженство приковывало нас к матрасу и нам больше ничего не оставалось, как смотреть на догорающий огонь в печи.
Усталость клонила в сон, эйфория дурманила сознание.
Я почему-то вспомнил, как с утра, смотря на пустые улицы, я подумал, что все исчезли. Казалось, наступил конец света, и я остался один на всей земле.
Сейчас я понял, что не один.
И с этими мыслями я провалился в тяжелый дурман забвения, где я вновь увидел конец света, где только мы вдвоем и нет больше никого.
Как же жесток самозабвенный разум. Я засыпал с улыбкой на лице, сжимая теплую руку Даши и думал о нашем новом мире. А крепчающий на улице мороз нежно окутывал наши тела. Он с легкостью пробирался сквозь увядающее тепло потухшей печки, и приносил нам наш собственный конец света.
Не могу забыть
Я учусь в медицинском колледже и подрабатываю санитаром в экстренной операционной, где, кроме самих операций, мы с дежурной медсестрой выполняем и другую работу. В нашем городе нет травмпункта, и потому всех пострадавших везут к нам: обработать рану, наложить гипс. На втором этаже находится реанимационное отделение.
Работаю я по вечерам после учебы, а в выходные дни иногда беру суточные дежурства.
В один из дней в седьмом часу вечера нас позвали в реанимацию. Зачем, и что случилось, мы узнали, лишь зайдя в отделение. Там царила небольшая суматоха. Вокруг одной из кроватей толпилась пятая часть всей хирургии: анестезиолог, медсестра реанимации и санитарка, травматолог, анестезистка из нашей бригады операционников, как нас все называют. Когда я подошел ближе, то мое дыхание на секунду остановилось, а на глаза чуть не навернулись слезы.
На кровати, совсем без движения лежал годовалый ребенок. Его одежда была мокрой и грязной, и кое-где проступали бурые пятна крови.
Травматолог сказал, что надо зашивать голову и дежурная медсестра побежала вниз за укладкой с инструментами. Я бросился следом за ней, только сейчас замечая яркие капли крови на полу. Они вились дорожкой от кровати с малышом до первого этажа перевязочной, куда ребенка, наверно, изначально доставили. Мы быстро схватили укладку, и бутылки с растворами, и бегом поднялись обратно в реанимацию.
Там уже была рентген-лаборант. Ей нужно было сделать снимок черепа ребенка. Но она, как и мы, так и не приступила к своим обязанностям.
Я взглянул на маленькую головку, и все мое тело похолодело, а по спине пробежал противный рой мурашек, затряслись руки, а дыхание сбилось. На скальпированной поверхности кожи лежало серое вещество.
– И как мы это будем шить? – с дрожью в голосе спросил я.
Анестезиолог качала через маску в легкие ребенка воздух, и, то и дело, поглядывала на его зрачки, раздвигая пальцами веки.
– Режьте же кто-нибудь на нем одежду! – сказала она.
Я взял со столика у кровати ножницы и попытался резать ими ткань, но тупые