вижу, на подушке пятно какое-то. Сильней склонилась, вижу, кровь с гноем вытекла из ротика. Со страху-то не заметила, что одеялко над грудкой чуть-чуть шевелится. Лампу на припечек поставила, к Манечке метнулась, обняла тихонько, а она спит… Уснула моя страдалица.
Омыла ей ротик от гноя и крови, прикрыла потеплей и к Кате да к отцу сказать, дескать, девчонка-то ожила. Баба Катя давай креститься, а отец, известное дело, выругался матом и пошел в избу. А прежде, грохнул по гробику молотком.
Вот так первый раз Бог меня спас от смерти маминым керосином. И была у меня незнакомая болезнь с красивым именем «Скарлатина». Чем я тоже потом сильно гордилась, когда подросла. И друзья мои считали меня очень важной и лишний раз не обзывались. У них-то такой болезни не было.
С тех самых пор тятенька мой и полюбил меня больше всех. А может, и раньше…
ГЛАВА 10
Всё-то я вам рассказала. Всё про себя поведала. Ой, да прям-таки всё, да не всё, а только то, что сама помню. К сегодняшнему дню, когда я пишу эти строки, прошло восемьдесят два года. И, если бы из моей большой семьи был жив ещё кто-нибудь, он бы рассказал гораздо больше.
Так бы и текла моя жизнь разноцветным колесом, яркой радугой, если бы не некоторые мелкие неприятности. По какой такой причине мне не нравились тесные помещения, не знаю. Только я боялась бани… Там было всегда темно, даже днём. Единственное окошечко мало свету давало, а мылись всегда по вечерам, то приходилось зажигать лампёшку. По субботам, в жаркой темноте, в пару начиналось дикое, на мой взгляд, действие.
Первым паром в баню шли мужики, отец и сосед Сёма. Часто и Паша-драчун приходил. Эти, как мама говорила, мылись с придурью. Им веники свежие подавай, квасу кринку. Ежели летом, дак из колодца ледяной воды в предбанник заносят. Зимой, дескать, мужики из пару да прямо в снег. Не знаю, чё им так приспичило, в снег нырять? Сама-то я не видела. Люди сказывали. А я ведь тятеньку всегда умней всех считала…
И чё там, в бане, вальяжничать? Подумай-ка, баре какие… Ну, за вениками-то я на баню заскочу быстренько. А воды девки достанут из колодца, мама баню вытопит… Господа какие, подумаешь… Сёма всегда со своим веником. А Пашуха в кальсонах и курмушке через дорогу перескочит – и всё. Не пил бы, и веники, и баня свои были бы. Нет, глотку-то кто заливать будет, язви его?
Кстати, в деревне не в каждом дворе были свои бани. И часто баню топили по очереди, а мылись две-три семьи. Пару всем хватало. Воду-то рекой не лили. Её надо было с речки на коромысле натаскать. В бане главное – пар. Взрослые на полке хлестали сами себя или друг друга распаренными берёзовыми вениками. Жар был невыносим.
Зная мое яростное нежелание лезть в этот горячий кошмар и моё умение убегать, пока тятенька с Сёмой и Пашухой парились, старшие сестрицы пытались догнать меня. Сразу после мужиков мама перемывала малышню: Шурку, Клавку, Лёльку и меня.
Последними мылись девки. Те долго мылись, ведь волосы-то густущие, прополощи попробуй.