обивки. Я осторожно потрогала ее – она сидела прочно, на века. На время такие ручки не ставят. И с обивкой так не стараются. Вот и звонок – тоже изысканный, с любовью и намертво посажен. Наверное, из Америки привез. Потрогать звонок я не решилась, боясь, что он издаст вопль вместо меня и некстати. Но, без сомнений, звук его был приятен всем домашним.
По ту сторону двери возникали шорохи и сразу же стихали под плотной обивкой.
Там готовились к Новому Году. Там бегала по коридору его маленькая дочка. Я никогда
не видела его квартиру, но предполагала, что коридор достаточно широкий, так что девочка, может быть, даже ездила по нему на велосипедике.
Вдруг за этой надежной дверью раздался грохот.
Я отскочила к бесшумному лифту. Вместе со мной отскочили мои иллюзии и даже попятились куда-то в угол, к мусоропроводу.
Ступор длился недолго: нельзя было тратить лишние силы на эмоции. Ведь я намеревалась еще спуститься вниз, чтобы поставить перед этой дверью «на века» настоящую, свежую, перебинтованную бечевкой елку, которая, уткнувшись сейчас в угол подъезда, дожидалась своего новогоднего часа, никем не охраняемая… Дверь – на века, а елка моя – на несколько дней, пока не надоест и не начнет осыпаться. Ну, ладно, куда ее? – всё равно у меня в комнате на девяти метрах не поместится, а даже вызовет некоторые неудобства. Кроме того, это святое, это подарок его детям, я так решила. Можно, конечно, себе оставить…
Но я считала, что Новый Год, проведенный в одиночестве, не украсит даже эта зелененькая елочка.
Было 31 декабря – праздничное, сверкающее, суматошное число. Накануне он позвонил, после долгого перерыва:
– Послушай, ты не могла бы где-нибудь достать елку?
– Я?!
– Попробуй! Ты же энергичная, у тебя получится.
В его красивом, навсегда родном голосе не было ничего от просьбы – он знал, что я для него костьми лягу. Но для этого нужно было 31-го рано утром встать и всем существом помчаться в неизвестном направлении, потому что елочные базары официально прекратили свое существование.
– Ну, так как, попробуешь? Я тебе днем позвоню и заберу елочку. Заодно шампанского вместе выпьем, да? Так соскучился по тебе, солнышко!
– Ладно, на худой конец я найду свою пилу! Большую елку надо спилить?
– Ты прелесть! Знаешь, с тебя ростом, плюс-минус…
С меня ростом – это сто шестьдесят пять сантиметров, глаза зеленые, волосы темно-русые.
Когда весной его старшей дочке понадобились кроссовки – предмет тотального дефицита, – он озабоченно сказал об этом мне, не зная, что под креслом, на котором он сидит и пьет чай с мятой, лежат в коробке новенькие, синие с белым, импортного производства кроссовки – подарок моих родителей в день Восьмого марта.
Я заварила тебе чай и остудила в нём тревоги.
Пока ты был ко мне в дороге, мешала ложечкой печаль,
Шептала, добавляя мёд, как будто заварила зелье:
Побудь со мной до воскресенья! А если в сторону ведёт —
Тебя, царящего во мне, ты не спеши свой трон оставить:
Кто будет так монарха славить и чествовать на стороне?
Кто будет чашу подносить с божественным напитком терпким
И кто захочет жизнь коверкать, любя тебя – Всея Руси?
– Меня никто так не любил, – сказал он растроганно и осторожно поставил еще теплую чашку на стол.
Я верила и не верила – свидетелей истории не существовало: мы были одни в целом мире. Я прочла ему стихи до конца, глядя под кресло. Там лежали кроссовки, которые было решено отдать его дочке.
– Какой размер? – спросила я, зная заранее – грядёт счастливое совпадение.
– Тридцать семь. Если с носком, то тридцать семь с половиной. Я ей в июле из Америки привезу, но она сейчас просит, понимаешь… А почему ты спрашиваешь?
Если я могла отдать ему свою жизнь, то уж кроссовки его дочке – тем более. В тот вечер я промолчала, а спустя несколько дней, в день его рождения, на служебном входе в театр, где он играл, ему передали сверток. От меня. Но анонимно. Еще в детстве мама приучила меня к мысли, что дарить подарки приятнее, чем получать. Я много раз в этом убеждалась, но лишний раз мне бы не помешал, потому что это действительно приятно. Особенно, когда угадываешь желание именинника. А уж если знаешь про это желание наверняка…
С утра я ждала звонка, желая удостовериться в бесспорной маминой правоте и в своем не великом двадцати трехлетнем опыте. Переживала даже, что кроссовки не подойдут – тогда не получится ни ему подарка, ни радости дочке.
Звонок всколыхнул застоявшийся воздух ожидания ближе к вечеру, когда мои предвкушения радости уже выбились из сил.
– Дочка так рада… Да, подошли… Море восторга… Ты удивительная, ты добрая, стихи у тебя замечательные! Спасибо тебе! Нет, сегодня не заеду… Ну, хорошо, на десять минут попробую.
Чай