не давали ни капли воды. А вот вам еще случай. Однажды барон обнаружил, что овес, которым кормят лошадей, ненадлежащего качества. Он немедленно отправил интенданта на гауптвахту, где его кормили этим самым овсом. Да, батенька…
Истории следовали одна за другой, и я слушал их с неослабевающим интересом и признательностью, предчувствуя, что со временем эти сведения могут мне весьма пригодиться.
Я вернулся в свою гостиницу озадаченным и сбитым с толку, ибо никак не мог понять, что же здесь происходит.
На следующий день я принял решение вернуться домой, в Маньчжурию. Отсюда до нее было три с половиной сотни верст, и поезд мог доставить меня туда за сутки. Какое же будет облегчение, думал я, оставить позади всё это массовое безумие!
Решив попрощаться с Николаем, я отправился к нему домой, и по дороге, пересекая Атаманскую площадь с административными зданиями, внезапно почувствовал огромную жалость к местному гражданскому населению, которым собирались управлять эти военные. Что эти люди, воспитанные в казармах, могли знать об исполнительной, законодательной и судебной функциях сложной государственной машины? Всё, что им известно – армейская рутина, армейские уставы и армейские наказания. А теперь они сами собираются писать законы, сами их исполнять и обходиться без судебной функции, считая ее полной чепухой. Я с уважением относился к таким людям как Деникин, Врангель, Колчак, Корнилов и другим, оставшимся в Европе, но относительно Семенова, Унгерна и компании испытывал большие сомнения.
Мы пообедали вдвоем с Николаем в его гостинице. Он был в приподнятом настроении, как будто дела, которыми он занимался, придавали ему силы и вдохновения. С ним происходило что-то странное, он пребывал в настолько необыкновенном возбуждении, что я не удержался от вопроса: что вообще происходит с Читой и с ним самим?
С минуту он колебался, но был не в силах больше хранить секрет, словно женщина или ребенок. Он открыл дверь, выглянул наружу, затем снова закрыл ее и придвинул свой стул вплотную ко мне.
– Дмитрий, мы с тобой старые друзья. Я знаю, что могу доверить тебе наш «большой план». Лишь немногие посвящены в него, и я должен просить тебя сохранять его в тайне, пока мы не преуспеем или не проиграем. Я ценю твоё мнение и хотел бы узнать, что ты думаешь об этом.
Мир прогнил. Жадность, ненависть и жестокость овладели им. Мы намерены создать новую империю, новую цивилизацию – и назовем ее Азиатской Буддийской Империей. Она будет состоять из Монголии, Маньчжурии и Восточной Сибири. Мы уже установили связь с Чжан Цзолинем, военным правителем Маньчжурии, и Хутухтой, Живым Буддой Монголии. Здесь, в этих древних степях, мы создадим армию, мощную, как войско Чингис-хана. Мы двинем ее по стопам этого великого человека и сокрушим всю Европу. Мир должен погибнуть, чтобы на его обломках родился другой мир, новый и лучший, воссозданный на новых принципах.
Николай смотрел на меня безумным взглядом фанатика. Я знал, что он стал буддистом, как барон Унгерн и