бочку с песком. Всё это вместе весило около трёхсот килограммов. Наковальню, которая с деревянным основанием тянула на два центнера, волокли отдельно от бочки. Спустив всё это со стонами и матом по лестнице, мы рухнули на пол у стен, чтобы перевести дыхание. И только через полчаса начали открывать первую гермодверь.
Уже ставшую знакомой процедуру дезинфекции прошли быстро, не пропустив ни одного этапа. С вещами и прочими трофеями пришлось повозиться, так же, как и с оружием. И вот уже открываем лёгкую гермодверь в жилые помещения, куда одним из первых шагнул Матвей, так и не снявший ОЗК и красующийся скотчем, намотанным на гофру шланга. Первое, что я увидел, были встревоженные глаза Алеси, которая, похоже, уже давно дежурила в коридоре. А второе – торжествующий взгляд «директора» в сторону Матвея. Который сменился испугом, когда рядом с пострадавшим встал я, уже без защитного костюма. Впрочем, ещё два ОЗК следом нёс Бахром, их мы решили передать медикам для посещения карантина. Правда, все процедуры дезинфекции у них ограничатся тем, что можно выполнить путём ручной обработки. Я шагнул к Рахматулле и навис над ним, растерянным, с бегающими глазами:
– Ну, что, падла? Решил, что противогаз, возле которого стоял я, мне и принадлежит? Думал, что я поправляю свой подсумок? Ошибся, сука, это Матвею не повезло, у него ты шланг порезал. А в карантине, уверен, выяснится, что и клапан пробит! Избавиться от меня хотел?
– Я не понимаю, о чём Вы говорите, и не смейте мне хамить. Все эти обвинения – это ещё доказать надо! Вы слышите? – «Директор» обернулся к нескольким мужчинам, группой стоящим позади. – Я же говорил, он всё время пытается любым способом задеть узбеков. А ведь это наша страна, мы коренные жители, а они – потомки оккупантов. И сейчас продолжают их грязное дело.
Мужчины зашумели, кто возмущённо, а кто угрожающе. Я насчитал пятерых и коснулся кобуры Пернача, который заранее повесил на пояс. Шум моментально смолк, но лица оппозиционеров вспыхнули ещё большей злобой. «Не время здесь и сейчас устраивать разборки», – подумалось мне. Поэтому я сдвинул пальцы вперёд на ремень, всё ещё давая понять, что успею выхватить пистолет, но, уже не грозя оружием. Потом перевёл взгляд на ухмыляющегося Рахматуллу.
– Вот, значит, что. Ещё и межнациональную рознь разжигаешь. Ну ладно. Сегодня ещё много дел. А завтра утром устроим разбирательство по всем правилам. Посмотрим на запись камеры, скрытой в санитарной камере. И, наверняка, увидим много интересного. – «Директор» побледнел, ухмылка исчезла с поджатых губ. – Но если даже запись будет нечёткой, уверен, найдутся свидетели, которые видели, кто заходил в дезинфекционку. И гарантированно обнаружатся те, кто случайно видел или слышал, когда и о чём ты шептался со своей группой поддержки. Из убежища тебе никуда не деться, поэтому, пока вина не доказана, только по подозрению – под стражу не заключаю. Но советую быть тише воды.
Я и Бахром, сопровождая Матвея, прошли мимо бледного Рахматуллы Олимовича, и двинулись