и детей рыдали в голос, кто-то тихо плакал, слышны были приглушённые судорожные всхлипы. Только несколько подростков с интересом разглядывали бомбоубежище, да дети помладше затеяли беготню по коридорам, не понимая всего ужаса случившегося. Для них это было просто приключение. И вдруг в углу первого зала заиграл дутар, причём тот, кто держал его в руках, мастерски владел музыкальным инструментом. Всего лишь несколько струн издавали тягучий мелодичный мотив, в котором угадывались то "Подмосковные вечера", то что-то национальное.
Мелодии, тесно сплетаясь, сменяли друг друга, и все они были добрые, успокаивающие. Люди потянулись в помещение, набиваясь рядами, лишь бы быть ближе к музыке. Стих плач, примолкли дети. Потом одну из довольно известных мелодий подхватила гитара. Я взглянул в ту сторону. Непривычно серьёзный, Рамиль перебирал струны. Взгляд его застыл, устремлённый на группку детей, родителей которых не оказалось с ними рядом, когда случилась катастрофа, и лишь благодаря соседям ребятня оказалась в убежище. Ролевик смотрел на их заплаканные глаза, а по его щеке скатывалась слеза. Видя всё это, я и сам почувствовал тугой комок в горле.
Через час бывший директор предприятия (который, кажется, счел себя начальником и здесь) педантично составил поимённые списки спасшихся, с которыми я, узнав об этом, сразу ознакомился. Когда захлопнулась гермодверь, в убежище успели укрыться семьдесят три человека. Вроде бы немного, исходя из огромной площади подземных помещений, но для жизни было приспособлено всего два зала, где стояли двухэтажные деревянные нары, рассчитанные на сорок человек. Конечно, разместить удалось всех, тем более, что семейные могли спать по два-три человека, ширины лежанок хватало, но было душновато. Причем по большей части от того, что спальные места огородили, навесив брезентовые пологи, благо, что этот материал обнаружился в избытке на складе. Мы были ошеломлены запасливостью местного завхоза: много запасных частей для всех систем и коммуникаций, сменные платы и блоки для аппаратуры жизнеобеспечения. Всё это лежало еще с советских времен, забытое за запертой стальной дверью. Как оказалось, завхозом здесь ещё с начала перестройки в СССР бессменно был всё тот же Рустам-ака.
– А как же, – объяснял он мне после осмотра запасов, – доверили, значит нужно беречь. Даже получалось пополнять. Однако, только до независимости. А вот консервов нет. Собачки скушали.
Оказывается, были когда-то на складе и запасы продовольствия, в основном тушенка, опять же завозимая при Советском Союзе. Но когда колосс рухнул и распался на отдельные республики, поставки в бомбоубежища делать стало некому, продовольствие уже не обновлялось. А на территории предприятия жило много собак. Вот заботливый сторож-завхоз и начал подкармливать четвероногих помощников потихоньку списываемой "порченой" тушенкой, когда стало ясно, что она скоро придет в негодность, будучи просроченной. Жалеть о давно канувших в собачьи желудки запасах было