вы выпиваете из меня все соки. Вы гадкий вампир. Адье, Бахрушин». Но, конечно, сведение о первом заказе привело бы к скандалу, и Луиза Николаевна позаботилась бы, чтоб его отчислили из института. И хотя Нежин уже ощущал, как поплыл его усталый расквашенный ум, кто-то будто шепнул за него его устами:
– А когда впервые вы увидели китовраса и о чём вы тогда подумали? Как давно это было? – прошептал он.
И получилось задушевно и странно хитро… Но он ведь эту хитрость сам не предполагал и даже готов был к какому-то саморазоблачению – вообще, ко всему страшному!..
Бахрушин призадумался, глаза его успокоились, поскользили мягко по винтам лесенки, будто по пройденным весям, пару раз он вроде как слегка улыбнулся, точнее, не улыбнулся, а слегка-слегка добродушно сморщил уголки синеватых, бескровных губ:
– Тогда мне было лет семнадцать уже. То есть, как давно это было, сами понимаете. Отец мой был археолог, мама учитель русского… – и Нежин слышал что-то отрывочное: «хороший у нас такой подъезд», «точнее, не гостей, а так всяких», «могильщики», «ну, так повелось», «из кружка археологического», «да дед Петрай тихим сапом напросился», «хотел за даром», – а сам думал: «Нет, ну неужели я и правда смогу осуществить заказ? Так, получается, я докажу, что художник? Да это же самое большое счастье на земле… Знает ли кто-то, кроме меня, на Земле, что это самое большое счастье на Земле?».
На этой мысли он резко услышал: «Вышел он от нас не то чтобы очень пьяным, но, как оказалось, что-то в его голове перемкнуло. Откуда-то взял он милицейскую форму и пошёл на дорогу водителей к порядку приучать. Один остановился, поговорил и поехал дальше, посмеиваясь. Второй остановился и уехал, угрожая, что сам его сдаст, а к третьему Петрай под колеса бросился… Так вот свисток, которым водителям он свистел, был с ярмарки в виде китовраса… внуку, наверное, покупал…
– А что с третьим стало? – очнулся Бажен и ощутил неприятное, полное суеверия, предчувствие.
– С каким третьим? – переспросил Бахрушин, вдруг разозлившись на Нежина за свое откровение.
– Который Петрая задавил.
– В тюрьму сел, что, – хмыкнул Бахрушин и продолжил в занудно-напыщенном тоне, – однако, как вы понимаете, потом я их видел в огромном количестве на разных предметах быта. Так сказать, китоврасы в разных ипостасях. Потом я видел их на чеканке XIV века Серпуховско-Боровского княжества, на ларцах, на гербах, на бляхах поморского литья. С XV-XVI вв. при отправлении священного культа на Псковщине и Новгородщине появляется не кто иной, как наш Красовитъ или Сварокъ Ти, – хотя, полагаю, вам ни о чем это не говорит, – язвительно заметил он, помолчал и продолжил:
– Если про культ, то в сокровищнице собора города Хальберштадта в Германии сохранилась шитая золотом далматика XIII века – на ней китоврас и олень. Похожие есть на бронзовых вратах Аугсбургского собора XI века и на цокольном рельефе главных ворот церкви аббатства Сен-Жиль дю Гард. Барбара Прегла, вы её, как понимаю, не читали, предполагает в олене спасающуюся христианскую