В деревне у нас её не было.
Ходил я тогда в длинной рубашке, вроде платья, без штанов.
Примерно в 1926-м мы переехали в другую деревню, которая называлась Пермяково, но ее люди звали как-то иначе. Там я начал учиться в первом классе. В то время в стране председателем Совнаркома был Рыков11. Это я запомнил потому, что в школе был его портрет. И что-то учительница о нем говорила. Проучился я в этом классе всего 3 месяца.
Как выучил азбуку и чему научился – не помню. И почему только три месяца… Наверное, мы оттуда уехали.
Однако уехали не зимой, а летом. Вот и поехали на юг, в Минусу. До станции Уяр добирались на лошадях. Поездом очутились в Абакане. Потом на пароходике добрались до Минусинска. В Минусинске остановились в заезжем доме по Бограда, рядом с базаром. Там я впервые увидел велосипед. Почему-то он мне запомнился.
Ну, ладно… Мои родители выехали из Белоруссии в 1913 году. По какой причине – я так и не узнал.
Отец и мать
В годы раннего детства, когда я был еще малыш, что мог заметить, или запомнить? Да ничего. Не знаю, как они нас воспитывали. Мне кажется, что нас никогда не наказывали, не ругались, не били. Может, что и было такое, не помню. Я лучше помню уже годы жизни в Родыгино, потом в тесинской коммуне; интернаты… Так что дома, с родителями, жил на положении: летом – дома, зимой – в интернете.
Отца я не помню без бороды, будто он с ней и родился. Мать – женщина как женщина, сохранившая до конца жизни белорусский акцент. Ведь они были белорусы из Могилевщины, уехавшие в 1913 году. У отца белорусских слов было меньше. Я, как помню, очень рано выбросил из своего лексикона белорусские слова. Как мы называли друг друга? Меня они в детстве звали Костик. Это вроде уменьшительное, ласкательное имя, но мне оно казалась почему-то обидным, что ли. В общем я не любил такое имя. Просто Костя лучше. Я же их, кажется, никак не называл. Дело, видимо, была в том, что у них сохранилось белорусское тата, а не отец, папа, папочка. А я не любил это тата. Только раз, помню, вынужденно назвал отца. Он это заметил и потом вспоминал. И мать я не называл, сколько помню [никак]. Не могу еще как- [то иначе]. В сущности, это у меня такое в характере было. Если мне что-то не нравится, я не могу переступить себя. Вот не понравилось имя моей жены – Матрёна… Коротко – Мотя; я ее почти не называл по имени, это она заметила, иногда выговаривала. Но я не мог побороть себя и не называл никак.
Отец был характером не злобным. Никогда, кажется, не ругался ни на нас, ни на жену. Ее, кажется, редко называл Ольга.
Зато мать его всегда звала Борис! К нам, детям, относилась по-разному, особенно ко мне и Алексею. Алексея она больше любила, чем меня. Когда Алексей женился, они (семья) в это время переехали в Тесь, у них родился Витька. А когда мы поженились с Мотей, у нас родилась Райка. Матери не нравилась моя Матрёна, Алешкина Анна Семёновна лучше нравилось.
Отец лучше разбирался – кто что стоит. Это мне нравилась,