собрания, никогда на них не выступал, если большинство голосовало «за», он также голосовал «за», если же «против» – он послушно голосовал «против». Может быть, в молодости он был другим, но в то время, когда Михаил с ним познакомился, Белику было уже за пятьдесят. Так случилось, что больше полгода их пути не скрещивались. Парторг автобазы приносил каждый месяц ведомость уплаты взносов, где в третьей строке стояла фамилия Белик, сумма членского взноса и корявая закорючка подписи. Позже напротив его фамилии исчезла сумма взноса и пропала подпись. Михаил ездил в автобазу, чтобы узнать, что случилось с Беликом, но там тоже были удивлены его длительным отсутствием. Случайно, когда кто-то из автобазовских поехал в соседний город, где жили родные Белика, узнали, что он, оказывается, умер от инфаркта сердца. Михаил встретился с вдовой водителя. Ему было стыдно смотреть ей в глаза. Умер человек, коммунист с большим стажем, и никто не вспомнил о нём. Пока платил взносы, пока в ведомости стояли определённая сумма и его подпись, было всё в норме. А что за этой фамилией был человек – со своими проблемами, со своими болячками, со своей непростой судьбой, – это всё как-то выпадало из внимания. Так, наверное, и превращалась партия в бездушный механизм, в аппарат, внешне функционирующий безотказно, а внутри уже давно сгнивший. Тогда, после визита к вдове умершего, впервые задумался Михаил о смысле своей работы и вообще о своей партийной принадлежности.
Михаил задумчиво посмотрел на красные книжицы, лежащие на столе. В своё время, когда в армии вступал в партию, он мечтал о больших делах, о карьере. Иногда представлял себя крупным партийным работником. Но постепенно стал мечтать о более приземлённых вещах; об успешной экзаменационной сессии в строительном техникуме, о хорошей квартире или о построенном собственными руками доме, о денежной и интересной работе. И партийным работником уже не хотел быть. Он был доволен своей профсоюзной работой. Эту работу он знал хорошо – учился в профсоюзной школе. Однажды, ещё в том районе, где он родился и где работал в тресте, его хотели назначить парторгом в колхоз, но при разговоре с секретарём райкома он однозначно отказался от этой должности. В тресте многие не поняли его отказа. Шептались за спиной: «Михаил не умеет жить». Друзья и коллеги не поняли его и тогда, когда он ушёл с профсоюзной должности в тресте. Как мог он им объяснить, что эта работа стала для него в тягость, надоела рутина. Да и по-настоящему профсоюзным лидером себя не чувствовал. Конечно, когда его неожиданно на конференции предложили в председатели профкома, и делегаты дружно за него проголосовали, ему было лестно. Тогда он работал, в буквальном смысле, не жалея себя. Работы было много. В новом тресте всё нужно было организовывать с нуля. Профсоюзные организации, подчиняющиеся трестовскому профкому, находились в трёх районах. Приходилось много ездить. Тут он, наверное, и заработал себе