величеству захотеть, и во Франции меньше чем через месяц не останется ни одного гугенота!
– Ни одного? Даже считая самого наваррского короля?
– Даже и его!
– Что же, разве вы собираетесь окрестить его?
– Да, но не водой, а железом!
Королева вздрогнула.
– Ваше величество, – продолжал герцог, – примите во внимание, что я в Париже больше дома, чем вы думаете!
– О, я знаю, – с горечью возразила королева, – я хорошо знаю, что Лотарингский дом умеет находить себе приверженцев во всех странах!
– У меня имеется тайная армия, сорганизованная в самом Париже. Достаточно одного знака, чтобы эта армия вдруг выросла словно из-под земли с криком: «Да здравствует месса! Долой проповедь!»
– Когда же вы дадите этот знак?
– Его дам не я, а вы сами, ваше величество!
– Но ведь вы вождь этой армии!
– Нет, ваше величество, официально этим вождем явитесь вы. Наши роли должны быть распределены. Я человек дела, я руки, но вы должны стать головой!
Королева задумалась, не решаясь дать ответ.
– Поторопитесь, ваше величество! – сурово сказал ей Гиз. – Время не терпит, и я должен покинуть Париж до наступления дня. Если вы не дадите мне положительного согласия, то я буду принужден увезти вас в Лотарингию, чтобы там докончить наш разговор!
– Но, герцог… Ведь вы обещали мне спасти Рене.
– Я спасу его!
Королева увидела, что раздумывать ей не о чем: у нее не было выбора.
– Ну что же, – сказала она, – раз интересы государства требуют этого, то я согласна!
– В таком случае остается только назначить день. Сегодня у нас четырнадцатое августа. Что вы скажете, если мы назначим этот великий день на двадцать четвертое, день святого Варфоломея?
– Мне все равно, – нерешительно ответила королева.
Герцог принес и поставил перед королевой небольшой столик, на котором были заготовлены письменные принадлежности и пергамент, и произнес:
– В таком случае, ваше величество, соблаговолите написать под мою диктовку нижеследующее: «Герцог Гиз действовал в ночь двадцать четвертого августа по моему приказанию».
– Но позвольте, герцог, – сказала Екатерина, – ведь вы можете зайти слишком далеко и потом сослаться на мое приказание!
– Ну что же, если вы боитесь этого, вам остается только последовать за мной в Лотарингию и бросить Рене на потеху палачу, – сказал герцог.
Екатерина взяла перо.
– Что же делать, – сказала она, – приходится покоряться!
Она написала требуемое, подписала и вручила пергамент герцогу Гизу.
XI
В то время как Екатерина Медичи с герцогом Гизом решала участь гугенотов, герцог Крильон после разговора с Кабошем возвращался в Лувр в весьма задумчивом настроении духа.
Его задумчивость объяснялась двумя обстоятельствами. Во-первых, Кабош отказался верить, что Рене действительно будет казнен, и выразил твердую уверенность, что королева Екатерина выкинет какой-нибудь фокус для спасения