Едем теперь в Тобольск, продвигаемся крайне медленно. Сегодня, например, за день мы проехали только 20 вёрст. Приехали на этап в час дня. Почему бы не ехать дальше? Нельзя! Почему нельзя? Инструкция! – Во избежание побегов не хотят нас возить вечером, в чём есть ещё тень смысла. Но в Петербурге настолько не доверяют инициативе местных властей, что составили повёрстный маршрут. Какая деловитость со стороны Департамента полиции! И вот теперь мы 3–4 часа в сутки едем, а 20 часов – стоим. При такой езде весь путь до Тобольска 250 вёрст – сделаем дней в десять, следовательно, в Тобольске будем 25–26 января. Сколько там простоим, когда и куда выедем – неизвестно, т. е. вернее, нам не говорят.
Идёт под нами около 40 саней. На передних – вещи. На следующих – мы, «депутаты», попарно. На каждую пару два солдата. На сани – одна лошадь. Сзади ряд саней, нагруженных одними солдатами. Офицер с приставом впереди поезда в крытой кошеве. Едем шагом. Из Тюмени нас на протяжении нескольких вёрст провожали 20–30 верховых «охотников». Словом, если принять во внимание, что все эти неслыханные и невиданные меры предосторожности принимаются по распоряжению из Петербурга, то придется прийти к выводу, что нас хотят во что бы то ни стало доставить в самое укромное место. Нельзя же думать, что это путешествие с королевской свитой есть простая канцелярская причуда!.. Это может создать впереди серьёзные затруднения…
Все уже спят. В соседней кухне, дверь в которую открыта, дежурят солдаты. За окном прохаживаются часовые. Ночь великолепная, лунная, голубая, вся в снегу. Какая странная обстановка, – эти простёртые на полу тела в тяжёлом сне, эти солдаты у двери и у окон… Но так как я проделываю всё это вторично, то нет уже свежести впечатлений… и как «Кресты» мне казались продолжением Одесской тюрьмы, которая построена по их образцу, так эта поездка кажется мне временно прерванным продолжением этапного пути в Иркутскую губернию…
В тюменской тюрьме было множество политических, главным образом, административно-ссыльных. Они собрались на прогулке под нашим окном, приветствовали нас песнями и даже выкинули красное знамя с надписью «Да здравствует революция». Хор у них недурной: очевидно, давно сидят вместе и успели спеться. Сцена была довольно внушительная и, если хотите, в своём роде трогательная. Через форточку мы ответили им несколькими словами привета. В той же тюрьме уголовные арестанты подали нам длиннейшее прошение, в котором умоляли в прозе и в стихах нас, сановных революционеров из Петербурга, протянуть им руку помощи. Мы хотели было передать немного денег наиболее нуждающимся политическим ссыльным, а среди них многие без белья и теплой одежды, – но тюремная администрация отказала наотрез. Инструкция воспрещает какие бы то ни было сношения депутатов с другими политическими. – Даже через посредство безличных кредитных знаков? Да! Какая предусмотрительность!
Из Тюмени нам не разрешили отправить телеграмм, дабы законспирировать место и время нашего пребывания. Какая бессмыслица! Как будто