То, что мы видим. Светлана Нигматуллина

обида – это только твой камень, разве легко его нести?

      Я возвращалась домой и чувствовала, как небывало легко у меня внутри. Так случается, лишь когда кто-то произносит вслух именно то, что тебе хочется услышать больше всего.

      ****

      Я думала, что так завязалась наша неожиданная дружба. Спустя пару дней ее положили в больницу на плановое удаление кисты. Я сообщала ей университетские новости, подбадривала веселыми историями, а потом она пропала. Не отвечала на звонки, не появлялась в соцсетях. Позже, я узнала почему.

      Что-то пошло не так. Такие маленькие слова для большой беды. Большая потеря крови, срочное переливание, воздушная эмболия, кома. Все были ошарашены. Когда староста строго спросила, кто поедет от нашей группы, я молча подняла руку.

      У мусульман есть традиция – хоронят ушедших мужчины. Женщины не едут на кладбище, а остаются дома. Когда к дому подъехал большой «ЗИЛ» и встал у ворот, один из мужчин махнул водителю: мол, езжай подальше. Ее несли на руках до самого конца дороги, до самого горизонта. Небо было похоже на нарисованное – с объемными белыми облаками и тонкими лучами солнца, проникающими сквозь них. Из-за подступавших у меня слез эта картина вокруг задрожала и разбилась на кусочки. Слезы матери, без сил опустившейся на крыльцо, запах плова, который поставили вариться во дворе, и мой платок, падающий с головы на плечи и мешающий мне сделать вдох. Вереница того дня.

      Мужчины сели за стол, а мы выстроились шеренгой, чтобы передавать им еду с кухни в зал. Мулла стал читать молитву. Он говорил о том, что после смерти от нас ничего не останется, кроме двух метров земли и той доброты, что мы успели сделать. Я хотела заплакать, но стыдилась своих слез.

      ****

      Я продала отцовскую квартиру вместе со всем, что в ней было. Не стала залезать на антресоли, выискивая старые фотографии и письма, которые становятся бесценны, когда уходят близкие люди. Я не хотела знать этих книг, этих снимков, запахов, стопок одежды, музыкальных пластинок. Это был чужой дом чужого человека. Я не знала его.

      У меня была мать, которая дала мне жизнь. И бабушка, благодаря которой я росла счастливым ребенком. Отец же не оставил мне ничего, разве что загадочный генетический код – низкий голос, длинные пальцы, родинку на щеке. И шесть десятков квадратных метров в бетоне. Квартиру одинокого человека, по ошибке считавшего себя свободным.