нас ставить будут? – с надеждой спросил Фэб.
– Исключительно на дубль, вы родственники, а правила ты сам знаешь, – пожал плечами Илья. – Так, всё. Спать. Трястись сейчас нет никакого смысла, ребята. Вы, как говорится, не первый год замужем, и понимаете, что дальше, чем сейчас, ему умереть уже не получится.
– А где тут спать-то? – Скрипач оглянулся.
– Черт его знает, – пожал плечами Илья. – Сейчас спросим, они только совещаться закончат… Ага, – перед ним повисла узенькая строчка визуала. – Да вот прямо в соседней комнате, выходит дело. Идите, ложитесь. Доброй ночи.
***
– Ну как там? – Берта стояла сейчас на границе стерильной зоны, в метре от Скрипача. Дальше идти ей было нельзя.
– Всё то же самое, – ответил Скрипач.
– Понятно…
«То же самое» – это значит, что снова ничего не изменилось. Совсем ничего. Уже полторы недели прошло, а динамики нет, ни положительной, ни отрицательной. И неизвестно, будет ли она вообще.
– А что в городе? – Скрипач, конечно, имел в виду Ри.
– Так же, – Берта отвела взгляд. – Рыжий, Джессику пустили к нему. Почему меня не пускают?
– Ну… – Скрипач замялся. – Маленькая, если хоть что-то сдвинется, они пустят. Я просил, но они говорят, что пока нельзя.
Скрипач лукавил – на самом деле пускать было, считай, и не к кому. Его самого ближе чем на метр не подпускали…
Искалеченное тело лежало сейчас даже не на поддержке, а в компенсаторной «среде», проникающем составе, позволяющем частично сохранять клеточный обмен во время полного отказа работы собственных органов. После стараний трёх сменных бригад на этом самом теле в буквальном смысле не осталось ни одного живого места – порты доступа стояли, где только можно, а где нельзя, находилась «среда». Прикасаться руками к телу не разрешалось, вся работа шла исключительно на зондах, и никак иначе. Температура – пятнадцать градусов, лишь через верхний порт шел кровезаменитель, согретый до тридцати пяти.
Шансы… как позже было сказано, шансы в этот период были нулевые, и даже Фэб недоумевал, почему Ита до сих пор «держат», почему не отпустят. Таких больных «вели», разумеется, до последнего, но, конечно, не после того, как «последнее» уже, по сути дела, произошло. А сейчас врачи Санкт-Рены занимались, по сути дела, реанимацией того, что было мертво, и непонятно на что надеялись.
Скрипач не понимал этого тоже, но у него в те дни не было ни сил, ни возможности задаваться подобными вопросами. Единственное, что ему было дозволено – это сидеть неподалеку от рабочей зоны, на границе белой области и желтой, чтобы никому не мешать. И он сидел, часами не меняя позы, и безучастно следил за действиями врачей.
А врачей было много. В палате постоянно дежурило по четыре человека (это не считая Фэба, Кира, и Скрипача), во время консилиумов могло подходить и еще сколько-то, порой в комнате находилось одновременно до десяти специалистов. Первые трое суток консилиумы шли каждые