бы на него еще раз посмотреть, послушать его речи – и я бы без претензий убрался.
– Не надо болезненное состояние отождествлять с осознанием смысла жизни. Ты должен встать на ноги, вернуться к своим привычным делам – и только тогда ты сможешь сказать, есть смысл в твоей жизни, или нет. Вспомни, как меня ломало, сколько раз я был готов не то что умереть, а прикончить себя. Вы меня вытянули, и я сказать тебе не могу, как я вам благодарен. Гейнц, чистит всегда перед тем, как тебя поднимает на новую ступень, ты не хуже меня эту азбуку знаешь. Давай попробуем сесть, тебе будет не хуже, а лучше, если я прав.
– Подожди, подержи меня за руку, мне так легче. …Ленц вчера приезжал, они говорили с Агнес на кухне, ко мне она его не пустила.
– Что ему было надо?
– Ну, как – контракты, гастроли, надо ехать.
– Ты подписал контракты?
– Да. Он не хочет понимать, что я не просто так лежу в кровати. Агнес как скала: нет – и все. Болен. Два месяца – и не раньше. Ленц сказал, что никаких гастролей – ни на каких сценах – он мне устроить не даст, он устал от фокусов Аланда, придушит нас неустойками. Иностранцы уехали, и он не побежит телеграфировать и извиняться, потому что подписывал не он, а я.
– Агнес, наверное, уехала на телеграф.
– Может, и так. Плохо, она нервничает из-за меня. Так бы коротко и ясно – заболел, умер. Никаких неустоек, никаких извинений. Можно, конечно, написать: «извините, умер», но всерьез не воспримут.
Гейнц чуть улыбнулся. Вебер с надеждой всматривался в его лицо, осторожно растирал его ладонь в своих.
– Тебе лучше? Не думай о них. Это не те люди, с кем стоило играть.
– А с кем стоило? У Аланда мы были в раю, у него была только Музыка, сама по себе, и был только один критерий – стремление к совершенству.
– Ну, так послушайся его, Гейнц. Он не приказал бы делать того, что тебе не нужно. Потерпи, я медленно подниму тебя.
Вебер осторожно поднял подушку, подложил Гейнцу под плечи еще одну.
– В самом деле, сидя мне легче дышать. Фенрих, принеси глоток кофе. Мне Абель иногда понемногу давал.
– Сейчас, прикрой глаза, подыши ровно, подумай о том, что сегодня вечером Алька поволочет к твоему портрету стул, будет тебя целовать, желать тебе спокойной ночи, и ждать, что ты вот-вот приедешь.
– Ну тебя, Вебер.
– Он тебя любит, я тебя люблю. Я не удивляюсь, Гейнц, что тебе снится небесный город, нет сомнения, что ты оттуда. Только заваруха большая впереди, ты локти себе откусишь, когда со своих распрекрасных небес увидишь, как нам тут весело одному за другим кишки выпускают, а тебе – наставнику класса единоборств и главному драчуну Корпуса – будет не вмешаться.
– Вебер, ты это знаешь? Аланд сказал?
– Знаю, он даже кое-что мне оттуда показывал. Силы и так не равны, а ты еще до драки сбежать надумал.
– Я никогда от драки не уходил. И что, моя радость тоже под угрозой?
– Гейнц, я тебе больше, чем всё, сказал, и этого не имел права говорить, не тяни из меня. Музыка – это твоя лесенка, она всего лишь куда-то ведет. Идти по ней устаешь, когда забываешь, зачем ты пошел.