что такое жизнь. (Это его любимая похвала, таинственная, быть может, глубокая, по его мнению.) Я дам вам добрый совет. Надобно жениться на синьорине. Это я, я говорю вам это.
– Ага, ты хочешь женить меня! На какой же это синьорине?
– На синьорине Медоре, на будущей наследнице их британских сиятельств.
– Так вот в чем дело! Но для чего же именно на ней жениться? Разве ей так уж хочется мужа?
– Не то, но она богата и прекрасна. Ведь красавица, не правда ли?
– Ну, так что же?
– Как что же? В прошлом году, посмотрите, каким женихам она отказала! Молодым людям папской фамилии, сыновьям кардиналов, самым, что ни на есть знатным.
– И ты уверен, что она всем им отказала в ожидании меня?
– Нет, этого я не говорю, но кто знает, что впереди? Ведь вы влюблены в нее; почем знать, что она не влюблена в вас?
– А, так я влюблен в нее? Кто же тебе это сказал?
– Она!
– Как, она тебе это сказала?
– Не мне, а моей сестре Даниелле, это одно и то же.
– Ай да синьорина! Не думал, не гадал о таком счастье!
– Полноте притворяться, меня не проведете! Вы влюблены. Спросите Даниеллу, она вам то же скажет, а она куда как не глупа, моя племянница!
– Ты называл ее сестрою?
– Сестра или племянница, не все ли вам равно? Да вот и она пожаловала.
В самом деле, Даниелла вошла в это время с огромным подносом, на котором под видом утреннего чая стоял полный завтрак.
– Это что такое? – спросил я. – Кто прислал это? Я не намерен быть здесь нахлебником.
– Это не мое дело, – отвечала молодая девушка, – я только исполняю то, что мне приказано.
– Кем приказано?
– Милордом, миледи и синьориной. Извольте кушать, сударь, не то мне достанется.
– А вам достается иногда, Даниелла?
– Да, со вчерашнего дня, – отвечала она с каким-то странным выражением. – Кушайте, кушайте!
Пришел Брюмьер и от души посмеялся над моей совестливостью; он уверяет, что мне некстати так церемониться. «Ничего нет смешнее, – говорит он, – как восстание мещанской гордости против услужливой щедрости знатных. Эти господа исполняют долг свой и сами себе доставляют удовольствие, лаская и балуя артистов, и на твоем месте я предоставил бы им полную свободу поступать в этом случае, как им заблагорассудится». Приятель мой уверяет, что за то, чтобы снискать такое расположение известной особы из этой семьи, он готов убить целый десяток разбойников, а, пожалуй, в придачу прирезать человека три из честных людей.
Веселость Брюмьера и его шутки очаровали Тарталью и Даниеллу, так что разговор завязался о весьма щекотливых предметах с чрезвычайной искренностью. Я теперь один; дожидаюсь лорда Б…, который обещал зайти за мной, чтобы вместе отправиться в город, и от нечего делать передам вам этот разговор как картину нравов. Может быть, мне придется на несколько дней прервать нашу переписку, пока я буду осматривать Рим и переваривать