он готов испортить свое вступление каким-нибудь неловким намеком на слишком зрелые осенние прелести его супруги, и воспользовался одной из многочисленных музыкальных фермат, состоящих из полувздоха и полузевка, которыми он так замысловато оттеняет свою речь, чтобы заглушить ее заключение громкими аплодисментами. Потом я прибавил со сноровкой глубокого сердцеведа, которой я прежде и сам в себе не замечал: «Браво, милорд! Это было во вкусе Шекспира, которого вы будто не понимаете, но, как я убежден, могли бы комментировать не хуже Малона или… самой миледи!»
– Неужели! – воскликнула леди Б… с изумлением и с улыбкой удовлетворенного самолюбия. – В самом деле, я часто думаю, что невежество милорда одна аффектация и что в нем несравненно более вкуса и сердечной теплоты, чем он показывает.
Милорд, вероятно, давно не слыхал таких любезностей от своей супруги. Бедняга как будто хотел взять ее руку, но, удержанный обратившимися у него в привычку недоверием и боязнью, он меня взял за руку и мне выразил изъявление своей признательности.
– Вальрег, – сказал он, – выслушайте и поймите меня. Двадцать лет уже не завтракал я с таким удовольствием!
– Правда, – сказала миледи, – с тех пор как мы завтракали на ледниках Шамуни. Кто был тогда с нами, я не припомню…
– С нами никого не было, – отвечал лорд Б…, – и вы, миледи, так же, как теперь, пили со мной в честь дружбы!
Яркий румянец вспыхнул на лице леди Гэрриет. Она боялась, что неосторожные слова ее вызовут какое-нибудь нежное воспоминание. Нельзя не заметить, что, за исключением малейших оскорблений ее британской стыдливости, ничего не раздражает ее столько, как самое незаметное хвастовство ее мужа насчет прежних отношений с нею, и она была очень довольна, что он вовремя воздержался от дальнейших воспоминаний о их tête-à-tête в Шамуни.
– Не смешно ли, – шепнула мне мисс Медора, – что последний день нежности милых дядюшки и тетушки так некстати случился в символическом приюте ледников?
Так как она стояла в это время у самой платформы, окружающей храм Сивиллы, облокотясь на железную его ограду и шум водопада заглушал наши слова, то я мог говорить с нею без опасения, что нас услышат, хотя стол, за которым еще сидели милорд и миледи, был в двух шагах от нас.
– Я не нахожу ничего смешного, – сказал я насмешнице Медоре, – в неприятном положении людей, так совершенных порознь и так непохожих на себя, когда они вместе. Я полагаю, что если бы кто-нибудь искусно и с любовью стал между ними, то мог бы отчасти уладить их отношения…
– И вы, как я вижу, взялись за это достойное дело?..
– Я им чужой, мы сегодня вместе, а завтра врозь. Не мне следует взять на себя эту заботу, чтобы иметь успех. Этот труд по силам только разборчивому уму женщины…
– И великодушным влечениям ее сердца. Я поняла и благодарю вас: Я была до сих пор опрометчива в поведении моем с моими родственниками, сознаюсь в этом, но с нынешнего дня вы увидите, как умею я пользоваться добрым уроком.
– Не уроком, а…
– Нет,