для него ценнее любой драгоценности этого дома.
Флориаль действительно был очень милой собачкой. Из трех любимцев маркиз этого особенно выделял, и по заслугам. Белый как снег, кудрявый, он в отличие от большинства маленьких собачек, был кроток, как овечка, и сопровождал хозяина по всему дому.
Во время прогулки маркиз, по своему обыкновению, побеседовал со своими вассалами, узнал, как чувствуют себя больные и в чем они нуждаются, а вернувшись в замок, вызвал к себе Адамаса.
– Что бы подарить этому славному мальчугану? – спросил он. – Надо бы найти какую-нибудь подобающую его возрасту игрушку, наверно, в доме таких нет. Увы, мой друг, нас собралось здесь три холостяка: мэтр Жовлен, я и ты.
– Я уже подумал об этом, месье, – ответил Адамас.
– О чем, мой верный слуга, о женитьбе?
– Нет, месье, это не в вашем вкусе и не в моем тоже. Но я нашел игрушки для Марио.
– Принеси скорее!
– Вот, месье, – сказал Адамас, беря с подоконника заранее принесенную игрушку. – Я заметил, что ребенку очень понравился ваш Флориаль, а поскольку вы не сможете подарить ему собаку, я вспомнил, что видел на чердаке несколько давно позабытых игрушек, и среди них собачку, набитую паклей. Она не слишком побита молью и немного даже похожа на Флориаля, разве что черная, да хвоста почти не осталось.
– И еще тысяча мелких отличий, из-за которых они вовсе не похожи! Но где ты ее нашел, Адамас?
– На чердаке, месье.
– Хорошо… Но ты сказал, что там были еще игрушки?
– Да, месье, маленькая лошадка, у которой осталось лишь три ноги, дырявый барабан, игрушечное оружие и крепость с бойницами…
Адамас внезапно прервался, увидев, что маркиз поглощен созерцанием игрушечной собачки, а по щеке его течет крупная слеза, смывая на своем пути румяна.
– Я сделал какую-то глупость! – воскликнул престарелый слуга. – Бога ради, дорогой хозяин, почему вы плачете?
– Не знаю… минутная слабость! – прошептал маркиз, утирая слезу надушенным платочком, стирая заодно свой фальшивый румянец. – Я, кажется, узнаю эту игрушку, если я не ошибаюсь, это реликвия, с которой нельзя расставаться, Адамас! Это осталось от моего брата!
– Неужели, месье? Ах, какой я глупец! Я должен был догадаться. Но я подумал, что это вы играли ими в детстве.
– Нет, когда я был ребенком, у меня не было игрушек. Было время войны и печали, мой отец был ужасным человеком и развлекал меня, показывая железные ошейники{116}, цепи, поднятых на дыбу крестьян или повешенных на вязах пленных… Позже, значительно позже он снова женился, и у него родился сын.
– Я знаю, месье. Вы так любили молодого месье Флоримона! Он, несомненно, был украшением здешнего дворянства! И так странно исчез!
– Невозможно выразить словами, как я его любил, Адамас! И не за те отношения, что возникли у нас, когда он вырос, поскольку мы сражались на разных сторонах, при редких встречах мы успевали только обняться и сказать друг другу, что, несмотря ни на что, остаемся друзьями