из богатейших людей в королевстве, – с кривой ухмылкой пробормотал мой братец.
Анна подала Перси руку:
– Не обращайте внимания, милорд. Я полностью с вами согласна. Любовь – вот что важно. По крайней мере, я так считаю.
– Нет, ты и гроша ломаного не дашь за любовь, – воскликнула я, как только за нами закрылась дверь.
Анна тонко улыбнулась:
– Когда ты научишься смотреть, с кем я разговариваю, а не слушать, что я говорю?
– Перси Нортумберленд? Ты рассуждаешь о браке по любви с Перси Нортумберлендом?
– Вот именно. Вольно тебе хныкать над своим мужем. Мое замужество, уж поверь, будет не чета твоему.
Весна 1523 года
В первые недели нового года к королеве, казалось, вернулась весенняя пора. Она цвела, словно роза в парнике, – настроение приподнятое, губы сами собой улыбаются. Власяница, которую она всегда носила под одеждой, отложена в сторону, предательская дряблость шеи и плеч вдруг исчезла, будто радость разгладила все изъяны. Она ни с кем не обсуждала причины подобных изменений, но одна служанка шепнула другой, что у королевы в этом месяце не было обыкновенного женского, и, похоже, гадалка сказала правду – ожидается дитя.
Памятуя о том, сколько раз ей не удавалось доносить до полного срока, для коленопреклоненных молитв было немало причин, поэтому лицо королевы нередко обращалось в тот угол спальни, где стояла статуя Девы Марии, а перед ней молитвенная скамеечка. Каждое утро заставало королеву на коленях, одна рука прижата к животу, другая лежит на молитвеннике, глаза закрыты, лицо озарено молитвенным экстазом. Чудеса случаются. Вдруг одно чудо случится с ней, с королевой.
Служанки болтали между собой, что и в феврале на простынях не оказалось пятен, мы все думали – скоро она скажет королю. У него был вид, будто он готов к радостным вестям, и мимо меня Генрих проходил так, словно я – пустое место. Танцуй перед ним, прислуживай его жене, терпи насмешливые взгляды остальных фрейлин, но понимай – теперь ты снова всего лишь одна из сестер Болейн, а вовсе не фаворитка.
– Вынести этого не могу, – сказала я Анне.
Мы сидели у камина в покоях королевы. Остальные отправились прогуливать собак, но мы с сестрой отказались выходить. От реки поднялся туман, холод стоял невыносимый, я дрожала, несмотря на подбитую мехом одежду. Начиная с той рождественской ночи, когда Генрих прошел мимо, не замечая меня, в спальню королевы, мне все время нездоровилось. Он с тех пор ни разу за мной не посылал.
– Ты что-то уж больно переживаешь, – не без удовольствия заметила сестра. – Вот оно каково – любить короля.
– А что еще мне остается делать?
Я была так несчастна. Пересела к окну – там все же побольше света для шитья. Я перешивала рубашки королевы для раздачи бедным, и то, что они пойдут рабочему люду, отнюдь не означает, что можно работать кое-как. Королева проверит все швы, и, если они вкривь и вкось, она ласковым тоном прикажет мне все перешить заново.
– Роди она ребенка, и к тому же сына, тебе лучше возвращаться прямо к мужу и заводить собственную семью. Король будет полностью