нужно регулярно подкрепляться, – со смехом сказал профессор. – Меня, видите ли, пытаются убить.
– Что? – переспросила я, думая, что ослышалась.
Но он уже закрыл дверь, хотя с той стороны все еще доносилось отчетливое хихиканье.
В подвале, где располагался студенческий совет, попирались всевозможные законы противопожарной безопасности. Там было необычно людно, воздух густ от конденсата, и мерцающие свечи на столах придавали всему помещению некую подземную мрачность, особенно когда их свет падал на картины в стиле Брейгеля, по неизвестной причине висящие на стенах.
Представьте себе нечто среднее между пещерной стоянкой каменного века и бомбоубежищем времен войны, и вы узнаете, как выглядело помещение студсовета. Сейчас университет строил для него новое здание – сплошное стекло от пола до потолка и открытые пространства, – но я подозревала, что стоит туда въехать студсовету – и новостройку немедленно заполнит та же зловонная атмосфера, а ковры пропитаются пивом и пеплом.
Помещение делилось на две части: в одном располагалось нечто вроде кафе самообслуживания, а в другом – бар, где сейчас шумная группа игроков в регби – по всей вероятности, химерический союз студентов с медицинского и инженерного факультетов – пропускала кружечку-десятую. Регбисты вели себя так, словно был вечер пятницы, а не обеденный перерыв понедельника, – они залпом осушали пинтовые кружки крепкого и горланили примитивные песни о причудливых сексуальных актах, которых наверняка никогда не совершали и, скорее всего, не понимали даже, в чем они заключаются.
Я нашла Терри – она забилась в угол у стола, усиленно курила и старалась игнорировать Робина, который уже прорвал периметр оборонных сооружений ее личного пространства. Личное пространство Терри по площади было примерно равно острову Малл и потому требовало усиленной защиты.
Робин походил на Роя Вуда из группы Wizzard с некоторой примесью Распутина позднего периода, если можно представить себе Распутина в бордовых клешах и футболке самодельного крашения под батик, всех цветов радуги. Он демонстративно читал «Игру в бисер». Робин умел повергать окружающих в смертную скуку. Его творческая работа для Марты представляла собой одноактную пьесу под названием «Пожизненный срок» (по его словам, «постбеккетианскую»), в которой недовольные жизнью студенты сидели на упаковочных ящиках, разбросанных по сцене, и говорили, не заканчивая фраз, о том, как скучна жизнь. На мой взгляд, эта пьеса была реалистична до такой степени, что уже не могла называться искусством.
Андреа деликатно ела яблоко сорта «голден-делишес», снимая кожуру и отрезая аккуратные дольки, и брезгливо морщилась, глядя на сидящего напротив Кевина, который засовывал в рот огромный форфарский пирожок с мясом. Жирные чешуйки слоеного теста липли к его пухлым губам. Дожевав, он страдальчески вздохнул и сказал:
– Двух всегда мало, правда?
Кевина возмущало, что в кафе не подают горячей еды.
Крупная девушка по