ночью они вместе пришли к ней в спальню, и мать помогала ему. Она сама держала Грейс, и мурлыкала ей какую-то песенку, и шептала, какая она хорошая девочка и как они любят ее. А после, когда они возвратились к себе в спальню, Джон нежно сжимал Эллен в объятиях и благодарил…
После этого и наступила пора настоящего одиночества для Грейс. Он приходил к ней не каждую ночь… нет, почти каждую! Порой она чувствовала, что вот-вот умрет от стыда, а иногда он делал по-настоящему больно. Она ни единой душе не проговорилась, и вот постепенно мать перестала являться вместе с отцом в спальню дочери. Грейс уже знала, чего от нее хотят и что выбора нет. Когда она пыталась возражать, он бил ее, – и вот постепенно она осознала, что нет ни выбора, ни выхода… Она делала это для нее – не для него. Она подчинилась, чтобы он больше не поднимал руку на мать, чтобы он не бросил их. Но всякий раз, когда Грейс была непослушна или отказывалась сделать все, что он требовал, отец возвращался к себе и жестоко избивал мать, как бы дурно она себя ни чувствовала, как бы ни страдала от недуга. Это ломало волю Грейс, и она неслась стремглав, с диким криком, к нему и клялась, что сделает все, чего бы он ни потребовал. А он снова и снова делом доказывал, что это не пустые клятвы… В течение четырех лет он делал с ней все, что подсказывало воображение, – она была его рабыней любви, его покорной наложницей. Единственное, что сделала мать, – она достала противозачаточные пилюли, чтобы девушка не забеременела.
С тех самых пор, как Грейс стала спать с отцом, у нее не стало друзей. Да и до этого их было не много – ведь она вечно боялась, чтобы кто-то ненароком не прознал, что отец бьет мать. Но когда они с отцом стали спать вместе, для Грейс сделалось невыносимым даже говорить с кем-либо из подруг или с учителями. Она была просто уверена, что они узнают – прочтут по лицу… или по телу… словно она страдала страшной болезнью, которая не гнездилась внутри, как у матери, а уродовала наружность. Страшной болезнью страдал на самом деле отец, но Грейс этого не осознавала. До сегодняшнего дня. Теперь она знала, что со смертью матери истек срок ее мучений. Это должно прекратиться. Она просто не могла… не могла больше, даже ради матери. Это было слишком, к тому же в той самой спальне. До сих пор он всегда приходил в комнату Грейс, силой заставляя впускать его. Он никогда не смел делать это с ней в их с Эллен супружеской спальне. Но теперь… теперь он словно хочет, чтобы она заняла место матери, чтобы она делала все, что делала та, и даже больше. Словно он хочет сделать ее своей взаправдашней невестой. Он даже говорит с ней нынче по-новому! Теперь все в открытую. Он хочет, чтобы она стала его женщиной.
А он глядел на ее тело, соблазнительно мерцающее в темноте, слушал отчаянные мольбы и плач – и все это возбуждало еще сильнее. Он возвышался над ней, зловещий и страшный, сжимая в своих грубых объятиях, – и вдруг одним движением швырнул Грейс на постель. Как раз туда, где умирающая жена лежала всего два дня назад. Туда, где она пролежала