Борису Пастернаку
Февраль обрыдался, доставши чернила.
С весной затерялся паршивец курьер.
На кладбище старом разрыта могила,
Но медлит с расстрелом палач-изувер.
Трамвайные вены разносят, наверно,
Навеки застывшую массу рабов.
Вокзальные шлюхи, умытые стервы,
Спешат в институты промывки мозгов.
Зима рассыпает алмазные крошки…
Да чтоб тебя в душу! Паскуда курьер…
Но Пушкин всё просит моченой морошки…
И едет Есенин. В декабрь. В «Англетер».
2008
Выбор
Не третьим петухом за горизонтом
Слетает сон в разбитых зеркалах:
Хромающим трамвайным перезвоном
Предупреждает утро о стихах…
Ни Нобелевских премий, ни сомнений
О месте гениального пера,
Ни полуночных забутыльных прений
Не будет больше. Умерло. Вчера.
Не будет ни наград, ни славословий.
Плевки да брань – достойная судьба,
Как признак наивысшего сословья —
Печать и крест Усыновленного раба.
2010
Повремени…
Повремени еще немного —
Я не готов перешагнуть
Зимы последнего порога
И свой билет назад вернуть.
За право протекать в бумагу
Безумием ночных морок,
За счастье променять отвагу
Бойца
На мудрость новых строк,
За глупость быть никем для мира
И льдом сухим в руках кипеть,
За честь служить мишенью тира
И яблочком пробитым петь —
За это все —
Простит ли Небо
Некрепкие мои шаги,
Привязанность к земному хлебу
И неумение любить?
2000
ЖЕЛАЕТ
Поэт
Высоцкому, Башлачеву, Цою, Талькову…
Как по лезвию ножа,
Как по острию стилета,
Он спешил на виражах
И с тоскою ждал рассвета.
А рассвет не наступал:
Приблудился с кем-то где-то,
Зацепился и застрял
На краях глухой планеты…
Но чудак рубаху рвал
И своей любимой клялся,
Что рассвет бы повстречал,
Если б тот не задержался.
Только прятали друзья
В галстухи свои ухмылки:
«Что ты хочешь доказать?
Что ты рвешь себя, дурилка?»
Ну, а он – опять вперед:
Быть собою – право правых.
Уходил за горизонт,
Жаждал с темнотой расправы.
И, по небу прочертив
Стих последний, как комета,
Он споткнулся и затих.
Незадолго до рассвета.
1987
Последний полёт
памяти Александра Башлачева
*
Месяц в небе – словно медный