в удаленном от цивилизации поместье, пока благополучно не испустил дух.
Анна Михайловна с ужасом, как о чём-то постыдном, отзывалась обо всём, противоречащем официальному законодательству. В частности, и о матери, решительной и упрямой, не пожелавшей, раз уж получилось выйти замуж неудачно, отказываться от прошлого. Мир противодействия был так красочен и разнообразен, так романтичен! А дом мужа убог, скучен и безрадостен. Её старший сын вырос картёжником и в конце концов не нашёл выхода лучше, чем пустить себе пулю в висок, предварительно покаявшись и получив отпущение грехов. Но, хоть Анна отрицала взгляды матери, её ранняя смерть наложила свой отпечаток на душу девочки. Она чувствовала, как трясётся сердце всякий раз, когда фотография матери смотрит на неё своими картонными глазами. Вживую Анна не помнила лица самого родного человека.
Если бы Анна Михайловна способна была теперь наблюдать за горячо любимой дочерью, потерявшей голову от чувств к революционеру, она вдоволь могла бы посмеяться над иронией судьбы. Елена уже думала о том, что ни почившая мать, ни отец не одобрили бы деятельность Алексея, но это не занимало ее теперь. Она готова была пойти за женихом, так его мир стал привлекателен для нее.
Глава 10
Несколько следующих дней прошли в сладком оцепенении, дрожи при каждом шорохе и укорах собственного сознания. «Что я так переполошилась, это всего лишь брак, – врала себе Елена, чувствуя, что глаза горят холодным огнём. – Не я первая, не я последняя», – повторяла чьи-то циничные от усталости слова и понимала, что это ей нисколько не помогает. Закоренелые жёны, безразличные и вялые от неустанных забот за несметным количеством детей, смотрели на неё с удивлением, напрочь забыв, что во времена своей помолвки суетились не меньше.
Она и боялась, и страстно хотела вырваться из-под размеренной опеки отца, в последнее время всё больше ей досаждавшей. В спокойном уединении их имения можно было найти миллионы тайных мест для одиночного созерцания законченной красоты природы. Поэтому с отцом она часто встречалась лишь за ужином, до того уставшая, что все его мелочные, как ей казалось в моменты просветления, высказывания не трогали ни одной струны её взлетающей души. Отец в те ушедшие уже, но недалёкие времена только тем и промышлял, что разъезжал по соседям и стрелял в дрожащих предсмертной агонией зайцев, так что необходимости разговаривать с ним ежедневно не появлялось.
Здесь же, в Петербурге, они появлялись вместе, и Елена обязана была что-то лицемерно изрекать, над чем-то смеяться, показывать живейшую заинтересованность и вторить гордецам: «Ах, да, вы правы, Мария на том приёме совершенно очаровала Дмитрия! Почему же она надела то ужасное платье?» Сначала это казалось ей действительно интересным, но потом начало раздражать. Почему она обязана кивать в ответ на безнравственную чушь, слетавшую пресыщенным голубем с аристократических уст её батюшки?
Стоя одним погожим