понимаемое как наука о самопознании и достижении человеком счастья (такая интерпретация характерна для украинской барочной литературы – например, у Касяяна Саковича, Антония Радивиловского, Димитрия Ростовского и др.). Однако γνώθι σεαυτόν Сковороды существенно отличается от практики покаянного «истязания совести»: Сковорода интровертирует платоновское познание «эйдосов» вещей, превращая его в самопознание. Таким образом, философская Любовь («вечный союз между богом и человеком»), т. е. сила, причащающая «внешнего», эмпирического человека к его вечной «идее», предстает своеобразной переработкой платоновского учения об Эросе в духе библейской антропологии. «Метафизические свойства платоновской идеи, – вечность, божественность, ноуменальность, красоту и благость, – Сковорода переносит на неповторимую личность человека, взятую в ее умопостигаемой глубине, и платоническое явление Эроса и философской влюбленности становится для него прежде всего внутренним фактом духовной жизни».[18] Поэтому этика Сковороды не носит нормативного, «безличного» характера, она «автономна», существенно индивидуальна и конкретна. Предмет любви и влечения, к которому стремится душа мудреца, не вне его, как у Платона, а внутри. Так достигается у Сковороды единение платоновского ερος'а с христианской каритативной любовью-αγαπη в феномене «мудрого нарциссизма».
В самопознании человек открывает, что сущность его не исчерпывается одной интеллектуалистичной стороной. Существо человека в его сердце, его воле. Отсюда достаточно критическое отношение Сковороды к отвлеченному, уводящему от самопознания и изменения своего бытийного статуса, знанию. «…Мы в посторонних Околичностях чрез-чур любопытны, рачительны и проницательны, измерили Море, Землю, Воздух, Небеса и обеспокоили брюхо Земное ради Металлов, размежевали Планеты, доискались в Луне Гор, Рек и Городов, нашли Закомплетных Мiров неисчетное Множество, строим непонятные Машины, засыпаем бездны, воспящаем и привлекаем Стремленiя водная, чтоденно новые Опыты и дикiя Изображенiя. Боже мой! Чего мы не Умеем! Чего не можем! Но то Горе, что при всем том, кажется, чегось великаго не достает» (С.512). Человек познает не для того, чтобы отвлечено знать, а для того, чтобы истинно быть, возрастать в истине, изменять привычные параметры своего существования навстречу ее божественной полноте.
Серьезно философствующих учеников Григорий Сковорода не имел и школы не создал. Однако личность Сковороды, его идеи и образы – прямо или опосредовано – получили разнообразное отражение в сочинениях позднейших украинских и русских мыслителей и писателей, таких как Василь Капнист, Памфил Юркевич, Василий Нарежный, Николай Гоголь, Лев Толстой, Николай Лесков, Александр Потебня, Пантелеймон Кулиш, Андрей Белый, Владимир Эрн, Павел Флоренский, Павло Тычина, Максим Рыльский, Владимир Нарбут, Анатолий Мариенгоф, Михаил Булгаков, Николай Заболоцкий, Арсений Тарковский, Венедикт Ерофеев и др.[19]
О.