тебе надо?..
– Надо! – уверенно, с подтверждающим кивком легкой головы.
Сам-то я с каких годков стал этим интересоваться?.. Кажется, где-то с десяти, по-моему?.. Да-с, самое оно лекцию пацану прочесть о вреде этого дела… Как это там у Чехова?.. «Сам-то я курю, но жена заставляет читать лекции о вреде табака…»
– Чего тебе брать-то?..
Сует вдвое сложенный стольник:
– «Кент» -восьмерку…
Беру. Прихватываю чек и сдачу и все передаю ему с рук на руки:
– Ты, все т-ки, Кент, подумай своей башкой-то…
– Чего?..
– Того! Сам понимаешь! И вот еще что подумай: чего я Богу сегодня скажу?
Смотрит на меня, словно я птеродактиль на унитазе:
– Кому?..
– Богу!
Гляжу, быстренько собирается сматываться – тема, видимо, неуютная для него, о Боге… Ухожу, рассеянно не обращая внимания на его «спасибодосвиданья»… А непременно надо бы уши надрать и объяснить, что за ЭТО «спасибо» говорить ни в коем случае нельзя, расшифровывая ему дословно вот это самое «спасибо»… Что там еще?.. Родителей вызвать?..
«Что я Богу-то сегодня скажу?»
Он меня обязательно накажет! Хотя и так наказывает. По нескольку раз в день! И Кента этого подослал мне в наказание: на тебе, гнида, за все хорошее! Слава Богу за все! Господи мой, Господи… И сказать Тебе нечего… Прости!
Барбаросс
– Хочешь барбариску?..
– А я с удовольствием! Значит так: одну не берут, две нельзя, а три – сам бог велел… Опа-а, а четвертая сама упала-а… Тогда я забираю все!
– Но…
– Но-но! А ты пойди себе еще пакетик купи. Жалко тебе, что ли?..
Букет
– Какая гадость, какая гадость, какая гадость…
– Да не слушай ты ее, чокнутую! Где гадость-то? Она хоть знает это?
– Гадость, гадость, гадость…
Да сумасшедшая девка! И так было ж понятно! Запал он на нее чего-то. То ли сам такой же, то ли с другими мама не велит… А эта – все одно с придурью.
– Дурак ты, Федя! За такой букет другая бы из кожи вон вылезла!
– Сам ты дурак! Да и мать тоже… Дернуло ее со своими «цветочками». Побежала – купила. Учти, – говорит, – это дорого! Зачем?
Ненормальную трясло словно в предсмертном ознобе… На лице ее отражались и боль, и мука, и безысходность какая-то, что ли…
– Людок, Людок… Ты успокойся, Людок… Я ведь не своими руками убивал эти цветы, поверь. Они попали ко мне уже мертвыми через третьи или четвертые руки… А мать купила и принесла мне… Для тебя… Она не знала…
Люда пристально посмотрела в глаза своему незадачливому кавалеру и уже на спокойных нотах, но не без плохо скрываемого недоверия проговорила четко, отрывисто и решительно:
– Феденька, учти: больше никогда!
Федька зашвырнул огромный разукрашенный букет из отборных белых роз в тут же случившуюся урну, отчего со дна ее поднялись и смелись напрочь ветром несколько малозначительных мусоринок… Ему очень хотелось, чтобы у них с Людой все наладилось.
Исповедь
– А на хрена,