свой среди чужих,
This is the fabulous life of Кristian.
ЖУЖИ (Роланду, с вызовом)
Но он отличный парень. И талант,
Почти звезда. Кто он по гороскопу?
Кристиан и Дельфина садятся за дальний левый столик.
Те же. Роланд и Кальман подходят к барной стойке, Дёзё стоит у окна и звонит по мобильному, разговаривает приглушенным голосом, но слов нельзя разобрать.
ДЁЗЁ (Кладет трубку, говорит громче.)
Мы с бабушкой любили всюду ездить.
Садились здесь, на Жолио-Кюри, в автобус
И дальше ехали в Вирагвёлдь, или
До Чиллеберца, или даже дальше,
Там, на краю земли, был луг, наш луг,
Весной драконы возвращались с юга,
Но здесь, в столице, сказки умирают,
Здесь только шум, и копоть, и ларьки,
А площадь постепенно опустела
И стала дряблой, как старик в любви,
Фонтана нет с его уютным плеском,
И блинную закрыли на углу;
Исчезли птица и олень из бронзы,
Остался лишь кинотеатр «Угоча»,
Воскресным вечером здесь так тоскливо,
Фасады блеклые с клеймом упадка.
КАЛЬМАН
Но нечто есть до боли здесь родное,
Провинциальное, как будто время
Надежно площадь под защитой держит.
ДЁЗЁ
Я бы сказал, здесь островок покоя,
Давно ушли те дни, но остается
White Box,
И я в том коробе, я вырос,
И все иначе. Девушки из бара
Напротив позабыли зов природы,
Альфа-самцов высматривая тщетно.
Мальчишки, не мужья, за барной стойкой,
Конечно, знают: Буда в наших генах,
Тут ближе небеса: в предгорьях рая
На реку мы взираем свысока
И каждый раз во внешний мир снисходим.
Глядят на нас украдкой лилипуты.
Мечтают к нам попасть наверняка,
Без наших пиков безоружны мы.
Мы таем, мы бледнеем, если надо
Общаться с правым берегом реки,
Издалека они нас обожают,
Воистину: какая панорама!
Не засорен наш слух, поскольку гул
До нас не долетает городской.
КАЛЬМАН
Немые рыбы, мы глядим из банки;
И это не девиз, не кредо горцев,
Простое любопытство заключенных.
ДЁЗЁ
Пешт – это люмпен-пролетариат,
Дрянные сплетни о движеньях горних.
Там действуют всю жизнь. Здесь понимают,
Докучным действиям не место в Буде.
КАЛЬМАН
Я чувствую, как силы закипают:
Опять. Опять машины поджигают.
Опять переворачивают будку.
Опять сирены воют поминально.
Опять на мостовые льются слезы.
ДЁЗЁ
White Box навек закрыт для этой скверны.
Пусть Будапешт с лица земли исчезнет,
Мы и тогда слезинки не прольем.
Пусть Пешт погибнет; да пускай и Буда,
Пускай чума войны летит, пусть станет
Весь Будапешт одной могилой братской:
White Box гостям всегда откроет двери.
РОЛАНД