сейчас.
Выпад с последним обвинением был наивным и глупым до крайности, но погружением в детство с его взятием «на слабо» он заставил меня внутренне улыбнуться, подтянуться и вдруг протрезветь. Часть крови вернулась в голову и пнула ее, заставляя работать, и та, скрипя и сопротивляясь, приступила к обязанностям.
Для начала необходимо понять главное: чего перешедшая все границы баловница ждала, когда залезла к обнаженному мужчине? О долгом отсутствии сокомнатников она знает не хуже меня, и ответ получался единственным, для меня неприемлемым. Надо прекращать комедию.
– Ладно, раз получилось, что слово дано, его нужно выполнять, – сказал я, скидывая девичьи ладони со своих коленей, – с одним условием.
В ожидании подвоха Мадина напряглась, за темными зрачками начался мозговой штурм, который заранее готовился к новому раунду словесно-телесной баталии.
Я объяснил:
– Это произойдет на кухне за чашкой чая. То есть, ты сейчас немедленно встанешь, оденешься и выйдешь, там и поговорим.
Меня уничтожающе просверлила вспышка едва сдержанного гнева, и соседка по водоплаванию процедила сквозь зубы:
– Условие единственное? Даешь слово?
Я помедлил немного в поисках подводных рифов, грозивших пробоиной и полным крушением планов, затем кивнул.
– Тогда у меня тоже дополнительное условие. Совсем маленькое.
– Не пойдет.
– Это нечестно!
– Нечестно ставить меня в некрасивое положение по отношению к моему другу и твоему брату, – парировал я.
– Все равно, если ты не согласишься – я не встану первой, – насупилась красавица, – наоборот, восприму это как твое желание поглазеть на меня. Еще и обижусь.
– Поглазеть?! Обидишься?! Ты?!
– Скажешь, это не так?
– Сдалась ты мне сто лет!
В опровержение декларируемой позиции взгляд-изменник переметнулся вниз, на гладь матовых островов, подсвеченных лампой. Они контрастировали с Куинджевской чернотой намокших понизу темных прядей и дьявольскими магнитами глаз. Мадина знала себе цену и пользовалась этим, партия шла не на равных. К сожалению, это понимали мы оба. К сожалению для меня.
– Да я вообще глаза закрою! – объявил я.
Лицо обречено отвернулось в сторону. Было бы куда. От себя не убежишь. Чего не видели глаза, чувствовала кожа, и помнила память. Особенно не давала покоя родинка на груди. Надо же расположиться в таком месте, чтоб всегда быть на виду. Теперь, зная о родинке, разве смогу забыть весь пейзаж при каждом взгляде завтра и всегда?
– Хорошо, – сдалась паршивка, явно замышляя что-то новое. – Закрой глаза обеими руками, и не подсматривать, договорились?
– Догово… Стоп!
– Нет, уже договорились! – радостно всхохотнула Мадина, ладони хлопнули меня по коленям, понизу пошли теплые волны.
– Нарочно, да? Нравится меня в угол загонять? Садистка!
Довольно улыбаясь, девушка пожала плечами:
– Тогда возвращаемся к прежнему условию, в нем было, чтобы я встала, оделась и вышла. Но мне нужно