вопрос задать? Вот интересуюсь…
– Что ещё? – с напускной, так не личащей ей, молоденькой, щекастой, с какой-то нарошечной серьёзностью глянула на Карнака.
– Всю жись мечтал с медичкой познакомиться – такие они все ловконькие, чистенькие. И к спирту доступ… Нет, женюсь на медичке, а то халда попадётся, с греха с ей сгоришь… Короче, вашей маме, случаем, зять не нужен? Непьющий…
– За уши льющий, – добавил шашлычник, и по его речи мы смекнули, что он уже давно осел в Сибири.
– У мамы уже есть зять, – усмехнулась сестра, скользом оглядев Карнака с ног до головы и, похоже, дёшево оценив его.
– Да? – Карнак почесал затылок. – Жаль, конечно… Хотя муж – не печка, можно отодвинуть.
Сестра, чтобы прекратить игривое пустобайство, стала наказывать:
– Сейчас няня принесёт банки, на них всё будет написано. Сдадите мочу…
– Куда идёшь? Иду к врачу. Чего несёшь? Несу мочу… Помереть здоровеньким хочу.
– Поэт? – опять скривился шашлычник.
Карнак не ответил, но допел расчатую кавказскую песню:
На высокий на гора
Мумия сидел.
Тучка туда-сюда ёрзал:
Мумия замерзнул.
Гулинджан…
Если на гору залезть
И с неё бросаться,
Очень много шансов есть
С жизнею расстаться.
Гуленджан…
Сестра, улыбнувшись было, тут же смахнула с лица смущённую улыбку, построжала:
– Прекратите… Надо сдать анализы на сахар, и…
– А зачем на сахар-то?! Я его сроду не ем – зубы берегу. Белая смерть… Ну, ладно, ближе к телу. Так во сколько, моя бравая?
– Что «во сколько»? Мочу сдать?
– Какую мочу?! – Карнак весь сморщился, горестно закатил глаза, но тут же хитро разулыбался и привычно подмигнул сестре. – Я говорю, во сколь встречамся-то? Надо часы сверить. – Он манерно отмахнул рукав, и огорчённо сплюнул. – Фу ты, черт подери, свои золотые на курятнике оставил.
– Устраивайтесь, – властно приказала сестра. – И чтоб тихо было. Не мешайте людям болеть. А шуточки свои будете в деревне шутить, когда… выпишут, – досказала она с мрачным намёком.
– О ти, какие мы сердитые. Я к вам всей душой, а вы ко мне…
– Чтобы после десяти все были в постели, я проверю. – Тут сестра развернулась юлой и уметелила из палаты, осерчало стукотя высокими копытцами.
Когда дверь захлопнулась, Карнак пропел:
Я с матаней пел на бане,
Журавли летели,
Мне матаня подморгнула,
Башмаки слетели.
Я подумал: «Сейчас моя бабушка Настасья, царствие небесное ей, сухо плюнула бы в ёрника: де и как тебя, охальника, земля носит?! и как ты ртом соромным хлеб ешь?!»
Освоившись в палате, он распахнул окно прямо в сырые после дождя, пахнущие черёмухой, синеватые сумерки, и, усевшись на подоконник, запалив сигарету, хитровато и прищуристо оглядел нас, тоскливых, настороженных, ни на минуту не забывающих о напасти – о клеще окаянном.
– Так вы что, мужики, все укушенные? – с радостным