стала какая-то другая. Она очень скупо рассказывала о новых друзьях и вообще вела себя как человек, перешедший в новое качество. Лита с отчаянием поняла, что нить их дружбы почти порвана – и эту нить нужно срочно, пока есть возможность, спасать. Мало того, ей показалось, что это «новое качество» – результат какой-то новой Манькиной жизни, в которой Лите тоже должно было быть место. И тогда Лита сделала первый шаг к этой новой жизни – спела Маньке свои песни.
– Это действительно твое? – потрясенно говорила новая Манька, по-старому глядя на Литу.
Надорванная нить была завязана и стала еще прочнее. Маня курила на балконе, в первый раз обнаружив эту свою привычку, необходимость «нового качества», и восхищенно говорила:
– Слушай, это… это гениально! Я всегда знала, что ты… ну, ты меня понимаешь… У меня просто слов нет.
Теперь Лита имела полное право попросить:
– А ты познакомишь меня со своими друзьями?
На следующий же вечер они пришли с Манькой и Манькиным другом, молодым человеком странного вида, в большую квартиру. Там были люди, которые общались совсем не так, как Литины одноклассники. Ничего особенного они не делали, просто пили и разговаривали, но все отношения, как Лита сразу поняла, были по принципу «раз ты здесь, значит, ты – пипл, а раз ты пипл, значит, ты не чужой». Лите так надоело быть всем чужой, что она сразу и безоговорочно вошла в систему. Это было первое, ради чего она готова была перенять весь этот образ жизни. Второе – песни со старых кассет, от которых за два метра пахло куревом, было зачеркнуто «Алла Пугачева», «Александр Дольский» и торжественно Манькиной рукой нацарапано «Битлз». Жизнь обретала цвет и звук.
В начале восьмого класса мама ничего не замечала. Пока ей не позвонила классная Зинаида Петровна и не сказала, что ее дочь много прогуливает. Был большой скандал, во время которого Лита заявила, что она после восьмого класса пойдет работать уборщицей, а на школу ей плевать.
Постепенно выяснилось, что Лита снова стала общаться с отцом, он давал ей деньги, и она покупала себе странную одежду в комиссионках. В детстве она боялась выглядеть смешной. Сейчас стала выглядеть смешной специально.
Невзирая на школьное возмущение, она заявлялась в школу в рваных джинсах и старом растянутом свитере, с распущенными волосами и в хайратнике. Иногда нацепляла на голову шляпу или даже откопанную где-то тюбетейку. Ее выгоняли, водили к директору, пугали милицией, дома были страшные скандалы – но Лита была непреклонна.
Она начала петь в переходах. Сначала одна. Страшно было только в первый раз. Потом она перестала замечать вокруг себя людей. Она слушала, если удавалось стрельнуть у кого-то кассеты, записи западных джазовых и рок-певиц, но пела именно так, как хотела сама. Иногда, когда она пела, очень спешащие по переходу прохожие останавливались.
Первый настоящий шок мама испытала, когда ей позвонили из милиции, куда забрали Литу с какой-то тусовки. Весь ужас был в том, что ее