это за рулетка такая, сегодня же. Ты, Прасковья, мне расскажи, где что здесь осматривают, да вот и Алексей Иванович покажет, а ты, Потапыч, записывай все места, куда ехать. Что здесь осматривают? – обратилась вдруг она опять к Полине.
– Здесь есть близко развалины замка, потом Шлангенберг.
– Что это Шлангенберг? Роща, что ли?
– Нет, не роща, это гора; там пуант…
– Какой такой пуант?
– Самая высшая точка на горе, огороженное место. Оттуда вид бесподобный.
– Это на гору-то кресла тащить? Встащут аль нет?
– О, носильщиков сыскать можно, – отвечал я.
В это время подошла здороваться к бабушке Федосья, нянюшка, и подвела генеральских детей.
– Ну, нечего лобызаться! Не люблю целоваться с детьми: все дети сопливые. Ну, ты как здесь, Федосья?
– Здесь очинно, очинно хорошо, матушка Антонида Васильевна, – ответила Федосья. – Как вам-то было, матушка? Уж мы так про вас изболезновались.
– Знаю, ты-то простая душа. Это что у вас, все гости, что ли? – обратилась она опять к Полине. – Это кто плюгавенький-то, в очках?
– Князь Нильский, бабушка, – прошептала ей Полина.
– А, русский? А я думала, не поймет! Не слыхал, может быть! Мистера Астлея я уже видела. Да вот он опять, – увидала его бабушка, – здравствуйте! – обратилась она вдруг к нему.
Мистер Астлей молча ей поклонился.
– Ну, что вы мне скажете хорошего? Скажите что-нибудь! Переведи ему это, Полина.
Полина перевела.
– То, что я гляжу на вас с большим удовольствием и радуюсь, что вы в добром здоровье, – серьезно, но с чрезвычайною готовностью ответил мистер Астлей. Бабушке перевели, и ей, видимо, это понравилось.
– Как англичане всегда хорошо отвечают, – заметила она. – Я почему-то всегда любила англичан, сравнения нет с французишками! Заходите ко мне, – обратилась она опять к мистеру Астлею. – Постараюсь вас не очень обеспокоить. Переведи это ему, да скажи ему, что я здесь внизу, здесь внизу, – слышите, внизу, внизу, – повторяла она мистеру Астлею, указывая пальцем вниз.
Мистер Астлей был чрезвычайно доволен приглашением.
Бабушка внимательным и довольным взглядом оглядела с ног до головы Полину.
– Я бы тебя, Прасковья, любила, – вдруг сказала она, – девка ты славная, лучше их всех, да характеришко у тебя – ух! Ну да и у меня характер; повернись-ка; это у тебя не накладка в волосах-то?
– Нет, бабушка, свои.
– То-то, не люблю теперешней глупой моды. Хороша ты очень. Я бы в тебя влюбилась, если б была кавалером. Чего замуж-то не выходишь? Но, однако, пора мне. И погулять хочется, а то все вагон да вагон… Ну что ты, все еще сердишься? – обратилась она к генералу.
– Помилуйте, тетушка, полноте! – спохватился обрадованный генерал, – я понимаю, в ваши лета…
– Cette vieille est tombée en enfance[31], – шепнул мне Де-Грие.
– Я вот все хочу здесь рассмотреть. Ты мне Алексея Ивановича-то уступишь? – продолжала бабушка генералу.
– О,