и борт откинут…
Чуть брезжит утро, гарью с поля тянет.
После проверки, строем к самолетам
Ведут по взлетной, сплошь из чугуна.
Посадочные знаки, механики, пилоты,
И трап: навек прощай чужая сторона!..
Обычный сбой
Не возле гроба, не в гробу:
Лижу пока что на постели,
Живой, здоровый в самом деле,
Я завершил свою судьбу?
Язык словами чувства мелит:
Песок и гравий в холм могилы.
Не смерть ли в гости заходила?
Она не может ошибиться —
К живым не ходит просто так.
Мне голос слышится: «Слизняк!
Летай высоко вольной птицей.
А ты с куста на землю шмяк,
И замер в страхе: смерть явилась!
Тебя дождем случайно смыло»
Смеюсь я горько над собой,
Не в меру злой и ироничен,
Наговорил глупейшей дичи,
Раздул души обычный сбой,
Каких бывает сотни тысяч,
И сразу – гроб, и сразу – смерть.
Фантазий пагубных умерь.
Мой оппонент, во всем советчик,
Учитель жесткий, справедливый,
Пока я жив – мы оба живы,
Мои в ночи плаксивы речи —
Есть не твоя ль инициатива?
Меня так учишь жизнь ценить,
А смерть придет – отрежет нить.
С юбилеем, отец!
Четверг. Июль. Семнадцатое. День.
Обычный день, и всё же необычный.
Из прошлого не свет – приходит тень
Отца – не может он явиться лично.
И тень сгущается до плотности телесной:
Как в жизни предо мной отец живой!..
И страшно чуть, и радостно мне, честно,
Старик за восемьдесят лет, а молодой.
С рукопожатием скажу я: С юбилеем!
Пусть встреча эта лишь воображенье,
Прошу к столу, добавлю посмелее,
Душой к душе осталось притяженье.
И глухо чокнулись, и выпили, молчанье
Красноречивее любых порою здравиц,
Мне о себе поведать хочется отчаянно,
И упрекнуть, что сделать я не вправе.
Четверг. Июль. Семнадцатое. День.
Обычный день, и всё же необычный.
Из прошлого не свет – приходит тень
Отца – не может он явиться лично.
И тень сгущается до плотности телесной:
Как в жизни предо мной отец живой!..
И страшно чуть, и радостно мне, честно,
Старик за восемьдесят лет, а молодой.
С рукопожатием скажу я: С юбилеем!
Пусть встреча эта лишь воображенье,
Прошу к столу, добавлю посмелее,
Душой к душе осталось притяженье.
И глухо чокнулись, и выпили, молчанье
Красноречивее любых порою здравиц,
Мне о себе поведать хочется отчаянно,
И упрекнуть, что сделать я не вправе…
А он молчит, и смотрит, и внимает,
И я молчу тогда, как хочется сказать,
Без