и потому, что на нее надо опираться языком или зубами?
– Да ни в коем случае! Я же тебе говорил, что трость, или язычок, делают из тростника, отсюда и название. А еще она так называется, потому что от твоего дыхания начинает вибрировать – примерно так, как тростник от ветра, – и рождается звук. Положи ее на мундштук, нет, не так, сейчас она слишком выдвинута наружу, надо ее сдвинуть назад. Правильно. Теперь надень машин… лигатуру. Нет, наоборот. Теперь завинти…
А я-то думала, саксофон – как гитара: бери и играй.
– Ну? Надевай мундштук на зеку… так… только не задень трость!
Ох, какая же я неловкая! Или пальцы еще слишком маленькие?
– Молодец, справилась. И наконец – вставь зеку в корпус. Все. Бери мундштук в рот. Твои верхние зубы должны быть на расстоянии трети от конца мундштука, сам мундштук должен лежать на твоей нижней губе и легонечко опираться на нижние зубы.
Вот это да! Столько сложностей! Разве недостаточно сложить рот буквой «о» и подуть?
– Расслабь плечи, не поднимай их. Не надувай щеки. Ну, дуй.
– Я никогда, никогда не смогу! Я думала, достаточно выучить, где какая клавиша, как на пианино, – чуть не плачу я.
Но решаю попробовать. Последний раз. Если не получится, брошу, никогда больше не возьму в руки инструмент. И в тот момент, как я, ни во что уже не веря, это решаю, – рождается звук! Он вырывается из раструба и вибрирует, кажется, везде, ощущаю его от корней волос до кончиков ногтей на ногах. Смеюсь от счастья. Лу, ты слышала?
– Видишь, смогла!
Кричу от радости, потом пробую еще раз. Ничего не выходит.
– Не буду больше заниматься. Это для меня чересчур сложно, ничего не получается.
Ив даже не пробует со мной спорить, меня переубеждать, он просто берет в руки саксофон. А я сажусь на кушетку и слушаю музыку, от которой сердце рвется в клочья. Ив играет с закрытыми глазами, перенося меня на мыс Пен-Мен, ровно в то время, когда птенцы чаек под присмотром родителей учатся летать, моя семья уже больше не неполная, у меня уже нет злой мачехи и сестры с двумя лицами, как у бога Януса, нет грустного папы и умершей бабушки… А есть два крыла, которыми я пока не очень умею пользоваться, заботливые взрослые, готовые в любую секунду меня защитить, и бесконечное небо. Я лечу вслед за Жюли, Бобом и Лолой. Лечу над берегом с отвесными скалами, лечу над океаном. Я задыхаюсь от этой музыки. Ив перестает играть.
– Эта вещь называется Amazing Grace. Если будешь заниматься каждый день, сыграешь ее на Рождество.
Мои друзья Жан-Пьер и Моника пригласили меня на ужин, я согласился – сколько можно торчать дома и мозолить глаза Маэль. Когда ты, с июня, была в пансионате, мне, конечно, тебя не хватало, но я мог представить себе, что ты рано или поздно вернешься, и это помогало не раскиснуть, а теперь если что меня и держит, то только бутылка «Мерсье» с твоим голосом внутри и письмо в ящике нотариуса, по возрасту годящегося мне в сыновья.
За окнами ревет океан, гнутся под ветром деревья, а в комнате тепло, кошка Мисти дремлет, шевеля лапами, Жан-Пьер перемешивает кочергой угли в камине. Моника