институты находятся в кризисе. Но кризис – это точка возможного роста. И именно в Смутное время русская государственность сделала новый скачок.
Обретение русской национальной идеи
Петр Первый объявил Россию Империей. И это наименование оказалось адекватным. Российское государство при Петре действовало, руководствуясь имперским сознанием. Империя – это всегда некий проект организации исторической реальности. Он охватывает как внутреннее пространство государства, так и внешнюю среду. Сень империи падает на многие народы. Иногда она бывает благодатной сенью, а иногда зловещей, – а зависимости, прежде всего, от того, что за империя, какой проект реализуется, какими идеями он вдохновляется. Что касается внешней среды, то по отношению к ней империя, как правило, проактивна. Она пытается влиять на своё окружение, одновременно впитывая из него то, что можно поставить себе на службу – идеи, людей, ресурсы. Если империя пассивна и полностью погружена в свои внутренние процессы, значит, она переживает период упадка.
Российская Империя выкристаллизировалась при Петре, однако предпосылки перехода к новому статусу возникли раньше, – именно в ходе преодоления Смуты. Народное сопротивление польской интервенции стало возможным в результате очередной перестройки самоидентификации этноса. Русские почувствовали себя государствообразующим народом, главным народом большой страны. И Романовы, которым народ вручил власть в 1613 году, приняли её не над землёй русских, а над многонациональной державой. До того Московское царство было преимущественно Русским царством, к которому были присоединены иноязычные территории. Но Земский собор и воцарение новой династии стали перезапуском русской государственности уже в новом качестве, предполагающем, что первенство отдаётся не земле, а идее. Именно поэтому Петр мог перенести столицу куда-то на болота, в земли финно-угорских племён, подобно тому, как ранее Константин Великий строил новую столицу вдали от Рима, практически на границе империи.
Идея, ставшая семантическим центром Российской Империи, была артикулирована давно, ещё на заре Московского царства. Старец Филофей писал русскому Государю Василию III: «храни и внимай, благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать»3. В последующих поколениях эта идея отлилась в короткую формулу: «Москва – Третий Рим». Смысл её понятен: именно Московское государство после падения Константинополя становится главным оплотом истинного христианства – православия. Но, принимая эту мысль как констатацию факта, русские правители попервоначалу не делали её основанием своей политики. Чего же не хватало? Изменения самоощущения русского народа. Всякая национальная власть – лишь проекция той народной толщи, вершиной которой она является.
И вот, когда